Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

– Точно! – буркнул Сомов. – У меня уже нервный тик.

– Не волнуйтесь, Владимир Корнеевич, примите во внимание его юный возраст. Уверяю, в нашей конторе есть весьма квалифицированные специалисты, в ближайшее время мы устроим семинар и образумим дознавателя Куропаткина.

– Х-ха! – воскликнул Сомов. – Да один ваш Штокман стоит наших пятерых. Он же Василия по стенке размажет! Вы собираетесь его образумить, но может быть имеет смысл вразумить?

– А какая разница? – немедленно отреагировал Вася.

– Первое делается поперек лавки, а второе – вдоль, – лаконически пояснил Сомов.

– А как лучше доходит?

– Это зависит от позиции вразумляющего.

– Кстати, – вмешался я в философский анализ, – неужели все эти четыре года прошли у вас без контактов с Петром Яновичем?

– Почему же. Мы аккуратно, примерно раз в полгода, встречались, отмечали все прошедшие дни рождения… Нет, мы отнюдь не чурались встреч. Он ведь меня регулярно выслеживал, и через третьих лиц передавал приветы с приглашением на очередное семейное торжество.

– И в процессе этих встреч вы ни разу не намекнули ему, что, мол, вот какие странные дела?

– Да как сказать… Разговоры были, конечно, но… Не мог же я ему вот так прямо брякнуть: мы, дескать, собирались к звездам лететь, а теперь мои бывшие коллеги так упрятали транспортное средство, что я даже примерно не представляю, где оно. Это, все же, как-то… не очень… Я пытался навести его на мысль о том, что в моей бывшей вотчине не все благополучно, но он вел себя пассивно, и каждый раз старательно уводил разговор в сторону. Я даже заподозрил его опять, но потом решительно вернулся к прежнему выводу. Наверняка, Петя в очередной раз пытается загрести жар чужими, сиречь моими, руками, – думал я. Он, конечно, интересуется знать, как там и что, но если ничего важного нет, чего воду в ступе толочь. А будет, я и сам ему сведения принесу в горстях – куда же я денусь! Или, скажем, сболтни я что-то лишнее, а он-то лицо официальное, должен реагировать. И пошло-поехало! Нет, ничего лишнего Петя даже и знать не хочет. Только то, что ему нужно…

– Из этого следует, что шеф не осознавал тогда важность вопроса о деятельности Асеева, – констатировал Вася.

– С трудом, но допускаю. Возможно, однако, что он считал постановку этого вопроса преждевременной, или не считал своевременной.

– А какая разница?

– Этого я объяснить не могу – слишком тонкое различие. Тебе, Василий, пора бы уже начать самому разбираться в тонкостях словоупотребления. Иначе оттенки смыслов не постичь! Займись стихосложением. Вот, скажем, слово "адекватный" – тут бездна смыслов! Или тот же "аксессуар"… Кстати, вот эти трубочки – я их не зря принес. Ими легко затыкать рот оппоненту. Попробуй… Действует?

– Угу, – подтвердил Вася, запихивая трубочку в рот.

– А теперь запей, и снова можно злоупотреблять словами. Все, все, Василий, имеет свой лингвистический смысл!..

Сомов опять наполнил чашки, и они с Васей какое-то время упражнялись в словоупотреблении. Я отвлекся, машинально прихлебывал чай и соображал. Из шести лет осталось два последних. Перейти к ним, или мы еще не исчерпали предыдущие четыре…

– А что же Асеев? – вдруг спросил Вася.

– Вот наконец-то правильный вопрос, – Сомов ткнул в него пальцем. – Ты хотел спросить, встречались ли мы с ним в течение этих четырех лет, и занимались ли при этом коллективным словоупотреблением? Да, встречались и занимались. Два раза.

Первая встреча состоялась через полтора года. Мы столкнулись, видимо, случайно, на каком-то борту, откуда и куда – не суть важно. Он обрадовался, я, в общем, тоже был рад. Асеев – приятный в общении человек, весьма начитанный и остроумный. В чем-то он даже превосходит отца. Пожалуй, масштабом личности… Я только теперь понял, почему, когда я ушел с поста президента, он предпочел остаться в тени… Мы провели совместно двое суток. Говорили обо всем. Мне казалось, он все время ждет, что я вернусь к тому разговору, где он изложил свое кредо. Я же решил этой темы не касаться. Я был уверен, что сам во всем разберусь. Но я понял, что он это понял. Признаков беспокойства я не заметил, что меня несколько обескуражило и насторожило. Но мы расстались друзьями.

Второй раз мы встретились здесь, на Земле два с половиной года назад. Была какая-то конференция по каким-то проблемам, кажется, дальней космической связи. Я там оказался потому что меня заинтересовала именно связь. Вася не даст соврать, хорошая связь – основа любой нелегальной работы. Мне она была нужна не для того, чтобы связываться с кем попало, а для того, чтобы понять, какими возможностями обладает кто попало, и нет ли тут чего-то принципиально нового. Новое было. Не знаю, это только гипотеза или уже теория, но в одном из докладов утверждалось, что, в принципе, информацию можно передавать со скоростью большей скорости света, а вот материальные объекты и энергию – ни в коем случае! Какие-то квантовые дела. Запомнился только "коллапс волновой функции" – красивый термин. И еще какое-то "смешанное состояние фотонов"… Я слонялся везде, и случайно забрел на семинар по проблемам современной космологии. А там сидел Асеев, и внимательно слушал. Я тоже посидел и послушал. Бог мой, что они плели! И квантовые тебе флуктуации, и "пена вселенных", какие-то "шесть свернутых измерений пространства Колаби-Яу"… Асеев меня заметил, сделал ручкой, и пальцем так показал, мол, сейчас закончится, и мы, мол, куда-нибудь закатимся к мулаткам. Я остался и еще два часа делал вид, что тоже не дурак и кое-что понимаю. В конце даже похлопал какому-то гению, когда он заявил, что нашей вселенной рано или поздно придет конец, ибо она вывернется наизнанку.

– А что, у нашей вселенной есть изнанка? – удивился Вася.

– Как сказал мудрый Топорищев, у всякой медали есть своя оборотная сторона, но не ко всякой стороне прилагается медаль, – изрек Сомов, косясь на него.

Вася повертел глазами, соображая, ничего, видимо не сообразил, и только пожал плечами.

– К мулаткам мы не поехали, а вышли на берег океана и там, среди пенных валов протрепались весь вечер. Начали-то мы за здравие, но постепенно вернулись все к тем же баранам. Я предложил разговор начистоту. Он согласился. Я забросил несколько булыжников в волны. Он, в свою очередь, оставил свой след на песке, и с интересом наблюдал, как тот исчезает под воздействием все тех же волн. Согласитесь, человек, наблюдающий процесс такого рода – личность неординарная. Я спросил, как идут дела. Он ответил, что идут туговато, но зато именно туда, куда нужно. И, наконец, я осведомился, как скоро человечеству предстоит выбрать направление, о котором мы когда-то говорили?

Он оставил еще один след на песке и сказал: