Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

– Обычно.

– Но это точно был он? – встрял Вася.

– Насколько я могу судить, да, – Сомов хмыкнул. – Возможно, конечно, это был второй экземпляр, но копия довольно точная.

– Вы шутите, или серьезно?

– Успокойся, Василий. Это был Асеев. Зачем ты сам себя мистифицируешь! Или у тебя параноидальный синдром? Ведь сказано, что генетический анализ дал отрицательный результат. Зачем тебе нужен второй Асеев?

– Да так…

– Нет, ну вы посмотрите на этого типа, – Сомов развел руками. – Тогда может быть и я – второй экземпляр?

– Все может быть.., – Вася нахмурился. – Мы пока не можем отвергнуть ни один вариант, пусть даже самый неправдоподобный.

– А-а! – воскликнул Сомов. – Вот оно что!.. Жаль, Глеб, что ты не видел Спиридонова. Вот этот, – он ткнул пальцем в Куропаткина, – того стоит. Он же меня провоцирует! Он думает, что я сейчас начну ощупывать себя, пытаясь понять, я это, или не я. И, тем самым, выдам себя с головой. Он схватит меня за руку, притащит к Гире, а сам поскачет искать меня первого.

Вася взял трубочку и демонстративно сунул в рот, мол, отныне я нем, как рыба.

– А без рук ее можешь сжевать?

– Угу, – Вася кивнул.

– Это проверочная процедура. Ты в курсе, что бимарион без рук не может? – сказал Сомов. – Так что давай показывай, только не подавись… Глеб, это конечно был Асеев. Мы с ним три дня совместно осматривали достопримечательности.

– Но что, по-вашему, он там делал? Впечатление?

– Заметал следы, – сказал Сомов серьезно, но потом, глядя на Куропаткина, улыбнулся. – Я неточно выразился. Он оценивал, насколько хорошо время скрыло какие-то следы.

– Следы чего?

– Вот этого-то я и не понял. Что Асеев и отметил для себя с удовлетворением. Но это стало мне понятно уже после того, как мы расстались.

– То есть, он использовал вас как индикатор?

– Думаю, да.

– А скажите, вы видели вот этот ритуал, когда камешки принесли на подносе, жгли травку, луч солнца стал фиолетовым, и камешки полопались?

– Да, – сказал Сомов отрывисто. – Но луч не был фиолетовым, и камешки не лопались.

– И… что?

– Ламы чрезвычайно обеспокоились, попробовали еще раз, у них опять ничего не получилось, и нас очень вежливо, но очень стремительно выпроводили.

– Но Гиря был там же после вас?

– Да.

– Это точно.

– Да.

– Буквально в том же монастыре?

– Да. Я сам его навел на этот монастырь, хотя, мне кажется, он и без меня знал, где это.

– Но у него камешки полопались!

– У него камешки полопались.., – машинально повторил Сомов. Он потер лоб и уставился прямо перед собой. – Это странно… Дело в том, что… Представьте, вот я приехал куда-то. Я знаю, что там произойдет нечто интересное. И вот оно, это интересное происходит. Естественно, во мне заметно какое-то внутреннее напряжение, особенно для тех, кто меня хорошо знает. Но Асеев не выказал никакого особенного интереса к процессу. Он словно бы знал заранее, что с камешками ничего не произойдет. И отнюдь не был разочарован. А вот я поймал себя на том… Я был раздражен. Как будто бы меня кто-то надул. Он же был вполне удовлетворен тем, что увидел. Позже я прокрутил все это в голове еще раз, и состряпал для себя такую гипотезу. Предположим, существовал какой-то механизм, созданный кем-то когда-то с неизвестной нам целью. Механизм этот со временем превратился в ритуал, и ритуал этот неукоснительно исполнялся. Но вот некто, например Асеев, понял, для чего нужен данный механизм. И в силу каких-то причин, решил его функцию взять на себя. Тогда логично предположить, что сам механизм должен быть остановлен. Вот Асеев его и остановил, а потом явился убедиться, что так оно и есть. Он спокоен, а все прочие беспокоятся!

– А я бы поступил не так, – вдруг ожил Вася. – Я бы вместо механизма установил имитатор. И никто не беспокоится.

– Ну-у, пожалуй… Пожалуй, это разумно. То есть, Петр Янович видел уже чистый ритуал, без примеси рационального зерна. Свежо! – Сомов похлопал Куропаткина по плечу. – Это мысль, достойная применения.

– Давайте, все же, открутим назад на два с половиной года, – предложил я. – Вот вы встретились с Асеевым, и что-то там произошло между вами крайне иррациональное. Допустим, он действительно снял отпечаток вашей натуры. Если предположить, что тибетский процесс и вот тот ящичек с присосками – части одного механизма, тогда получается, что еще два с половиной года назад этот механизм был раскрыт. Почему же его не выключили сразу, а ждали столько времени?

– Да, – буркнул Сомов. – Ну-ка, Василий напрягись еще. Ты, я вижу, спец по части гипотез – Сюняеву нос утрешь…

– Легко. – сказал Вася. – Механизм-то один, но части разные. И вот эта тибетская часть предназначена для чего-то иного, нежели ящик с присосками. Скажем, так: ящик – устройство записи. Камешек – носитель информации. Информация считывается вовсе не в Тибете, а где-то там, не знаю где. Ее считывают, и – фью! – передали куда-то, не знаю куда, – Вася ткнул пальцем в потолок. – Но после передачи ее не стерли. А камешек кто-то, не знаю кто, тащит к ламам. И процесс перемещения камешка достаточно длительный. Скажем, тайными тропами, контрабандными путями, через пустыни и воды океанов. Допустим, год, полтора. Но вот он на месте. Ламы совершают ритуал, работает другая часть механизма, камешек лопается и помещается в горшочек. И впредь до особого распоряжения хранится в монастыре. Зачем? Понятия не имею. Скажем, души избранных разделили на половинки и оставили для грядущих поколений. Я думаю, Гиря не зря потерял интерес к Тибету. Он понимает, что сейчас всей нашей науки не хватит, чтобы прочитать эти камешки. Черт его знает, на каком уровне там записана информация! Тем более, что они развалились на половинки. На соответствующих половинках, скорее всего, есть метки, и тот, кто знает, как они нанесены, легко разобьет всю кучу на пары. А все прочие могут перебирать варианты до одури.

– Что скажешь, Глеб? Есть рациональное зерно?

– Есть, есть… Но все же Василий – отвратительный романтик. Тайные тропы, воды океанов… Мне претит его стиль мышления! Информация у него – "фью!", а камешек – год, полтора… Но как схема – приемлемо.

– Что-то всегда лучше, чем ничего, – пробормотал Сомов. – Да и романтизм нам, рационалистам, не помеха. Мы будем как скульпторы: высекаем гипотезу из-под покровов романтизма.

Вася почему-то обиделся.

– Если вам не нравится, я могу и без покровов. Вот это самое "фью!" – модулированный нейтринный поток. Его ничто не остановит!

– И как же его модулируют, если не секрет, – поинтересовался я.

– Модулируют его перемещением замедляющего стержня в реакторе на быстрых нейтронах. На очень быстрых! – Вася многозначительно поднял палец. – так что "фью" у них получается хорошо.