Алексей Грушевский - Игра в Тарот

— Ну, вот кажется и всё. Дело сделано. Однако какой этот, рыжий, красавец! Отборный экземпляр — заключил Алхимик, с нескрываемым торжеством осматривая свой новый трофей.

Это последний? Вся соль собрана? — с надеждой спросила уродливая колдунья.

— Знаки говорят что, может быть.

— Значит надо ждать прихода медиума?

— Да, надо попробовать. Быть может, на этот раз нас ждёт удача.

Алхимик направился к выходу. За ним, подагрические хромая, еле таща банку с Инкубом, заковыляла старуха. Вместе с ними стал удаляться и свет их свечей. Как только в том уголке, где только что окончилась вся эта мистерия, стало темнеть, деревянные марионетки мигом стали разбегаться, спеша успеть к своим куклам, пока там ещё теплились маленькие язычки дрожащего пламени. В последних отблесках, играющих тревожной рябью на поворачивающимся старом зеркале, Толик увидел, как к нему на колени прыгнул его рыжий Сукуб. Ещё через мгновение, зеркало скрипнуло, повернувшись к нему своей тыльной стороной, обитой чёрным бархатом, и свет полностью исчез. На Толика обрушилась тьма. Просто тьма.

Настоящая тьма это когда ничего нет. Ни света, ни чувств, ни боли, ни мысли…

Рыжий Толик с самого начала искал, предназначался, служил и был, наконец, полностью предан именно этой тьме.

— Да, всё ж таки в этой глуши есть, где пережить ссылку — Подумал Николай, озирая внутренности старого сарая в конце двора. Он помнил его. В детстве он часто оставался на лето у дяди Толи и тёти Веры. И, конечно же, самым интересным для него местом тогда был именно этот гараж-сарай. Целая мастерская. Какое там было богатство! Как он любил лазить по полкам, с трудом до них дотягиваясь, подставляя, табуреты, лесенки, да всё что придётся, проникая до самых высоких и дальних уголков, бесконечно находя на них всё новые и новые чудесные предметы.

Дядя был когда-то генералом авиации. Как помнил Николай, уже тогда, когда он мальчуганом исследовал этот мир чудес, дядя Толя был уже на пенсии, но сарай пусть и бывшего начальника аэродрома, был полон необыкновенных для мальчишки богатств, особенно тех, которые были свалены на верхних полках, самых недоступных и манящих. Там были старые лётческие очки, какие-то приборы, замысловатые детали, выцветшие разноцветные с золотой тесьмой погоны, кокарды, значки, карты, чёрные от времени кожаные портупеи, шлемы, фуражки, и… Николай там даже однажды нашёл настоящую ракетницу с комплектом выстрелов к ней. И потом он с друзьями всю светлую июньскую ночь, уйдя подальше от городка, стреляли и стреляли из неё.

Ох, и досталось же ему потом! Николай улыбнулся, его захлестнула тёплая волна воспоминаний. Да, тогда мир был добр, светел, полон чудес и казался таким большим, а главное, была полная уверенность, что он станет только лучше…

Увы, теперь Николай знал — мир стал хуже. И когда-то полная чудес пещера Алладина превратилась в обыкновенный пыльный сарай, а богатства — в старый хлам, словно каким-то неведомым колдовством всё рассыпалось в труху. Хотя… возможно, в этом пространстве было нечто, всё ж таки, даже сейчас пытающиеся сопротивляются тлену разрушения. Непокорно вздыбившись, хоть и присыпанная толстым слоем серого праха, стояла посреди сарая мятая гора старого брезента, даруя надёжду, что всё ж таки, возможно, один раритет, ради и вокруг которого и было выстроено всё это покосившееся от времени сооружение, сумел пройти сквозь разрушительное время, не только устояв под её всё перемалывающими жерновами, но, как знать, может и приумножив свою ценность.

Николай подошёл к стоящему посреди сарая накрытому старым пологом дядиному авто. Да нет, конечно, же чепуха, не может быть… Уже тогда эта старая «победа» больше ремонтировалась чем ездила, а теперь… Николай обошёл вокруг, разглядывая длинные и покатые скрытые пыльной материей очертания, словно под пожухлой от времени тканью таился скелет давно уже умершего ящера.

— Ну что ждёшь? Давай, посмотрим, что осталось. Может, сможешь на колёса поставить — раздался тётин голос.

— Пыли будет много. Смотрите сколько её на брезенте. Сдёрнем — непрокашляемся — ответил, отчего-то медля, Николай.

— Там на полках очки должны быть и респираторы — ответила тётя.

— Так ведь такие же пыльные. Столько же лежали. Вы же сколько уже сюда не заходили? Их надо спиртом протереть.

— Давай доставай. Ищи. Я их промою. Раз взялись сделать — надо сделать — подгоняла не в меру разгорячившиеся старуха.

Николай нашёл лестницу-раскладушку. С усилием расправил её, осыпав кучку трухи и подняв облако пыли. Чихая, полез к верхним полкам. Да, там был всё тот же старый покрытый пылью хлам. Но, увы, тех богатств, среди кучи ломаного бесполезного старья, что сводили в детстве с ума, не было и в помине. Пошарив, он скоро нашёл пару летчицких очков, в растрессковшейся от времени кожаной оправе, и армейских респираторов.

Тётя ушла их мыть и протирать. Николай присел рядом с верстаком. Покрутил ручку. Она поддалась. Удивительно, шло тяжело, но работало! Послышался протяжный скрип, словно кто-то не то стонал, то пел похоронную.

— Может и с машиной не всё так безнадёжно — подумал он, поёжившись от озноба порождённого звуками старого верстака.

Стало даже интересно. Нет, конечно, ему и до этого хотелось посмотреть на старую дядину «победу», но сейчас, когда в нём зажглась искра надежды, что машина, быть может, и не окончательно убита, желания взглянуть резко прибавилось.

Наконец полог был сдёрнут. Когда облако пыли немного рассосалось, взору предстала дядина «победа». На первый взгляд, она неплохо сохранилась. Хоть и пожухла, как и всё в этом мире, но, видно, дядя её последние свои годы тщательно готовил к консервации. Колёса были сняты, стояла на кирпичах, всюду были видны следы какой-то иссохшей обильно намазанной гадости, наверное, какого-то теперь уже позабытого современной цивилизацией консерванта. Николай притронулся к шершавой от этого поверхности, почудилось, что он воочию видит, как кряхтящий старик мажет и мажет свою «ласточку» промасленной кистью, словно готовя себе саркофаг, способный пережить вечность.

Саркофаг.

— Да, именно саркофаг — с какой-то пронзительной ясностью он понял, на что была похожа эта машина. Или даже, скорее, чем она являлась на самом деле, как будто он прозрел её скрытую от обычного взгляда суть. Он даже вздрогнул, он боялся этих время от времени пронзающих его не то наваждений, не то прозрений, всегда резко и неожиданно овладевающих им. Это стало с ним случаться, после того случая, когда его изрезали кавказцы, и он в состояние клинической смерти в охватившем его не то бреду, не то прозрении, ярком, удивительно цельном и логичном, спас целую планету. Планету по имени — Туле (Об этом можно прочитать в повести «Скинхед на планете Туле».)