Алексей Грушевский - Игра в Тарот

Окончательно он очнулся только под утро. Сквозь пыльные шторы пробивался свет нового дня. Он был голый, весь в синяках, голова раскалывалась, всё тело жутко болело, особенно невыносимо в области…

Одежды не было. Завернувшись в одеяло, Саша сел на кровать, поджал под себя ноги и заплакал. Он понял, что свершилось то, чего он так боялся — он таки попал под погром! Над ним надругались, обесчестили, насмеялись… И кто знает, что ждёт его впереди? Может даже холокост! С этих черносотенцев станется, ведь он полностью в их власти.

Дверь открылась. Адъютант принёс одежду. Это была не его одежда. Это был какой-то чёрный мундир. Саша, хлюпая носом, оделся. Через некоторое время дверь снова открылась.

— Пойдём — раздался властный приказ.

Сашу привели в большую комнату. Вдоль стен по стойке смирно стояли одетые в чёрные мундиры молодцы. В кресле, под имперским стягом, монументально восседал сам Мить Митичь. Замершего от страха, Сашу поставили посреди комнаты прямо перед ним. Несколько молодцов забили в барабаны. Когда барабанная дробь кончилась, стоящий рядом с Мить Митичем адъютант, под писклявые звуки «Боже Царя храни» из антикварного патефона, зачитал указ о зачисление Саши в отряд адъютантов и награждение его крестом за заслуги перед Империей первой степени.

Потом смущенному Саше выдали, поднеся на бархатной подушке, золотые погоны и огромный латунный орден. Ему все по очереди отдавали честь и жали руки, обнимали и целовали. Последним подошёл Мить Митичь, облобызал, и сказал:

— Пойдём, надо тебя представить — и показал пальцем наверх.

Робея, Саша пошёл за своим императором по длинному коридору совсем недавно бывшей коммуналки, и потому ещё сохранившей специфический запах коллективного жилища. Зашли в комнату, там за столом с бутылкой коньяка, сидел какой-то солидный пожилой мужчина с пронзительным, но очень усталым, взглядом.

— Вот, Пал Палычь, пополнение — как-то с придыханием, невольно поклонившись, представил Сашу император-инкогнито.

— А, ну садись, погромщик — улыбнулся Пал Палычь, указав Саше на стоящий рядом с ним стул.

Саша скромно сел на самый краешек, всем видом показывая воспитанность и честную скромность. Император остался стоять у дверей.

— Что, Саша, погромов испугался? — насмешливо спросил Пал Палычь, наливая и потягивая коньячок, из почти уже пустой бутылки.

Саша смутился, покраснел и опустил глаза долу.

— Да, ладно, чего робеешь? Если кто из ваших в черносотенцы прёт, то значит — страх погрома окончательно мозги выжег. Дело то ясное, типическое. Что же это вы все так погромов то боитесь? Прям за вашу психику страшно, того глядишь, все с ума слетите. Неужто совсем нас списали? Да разве мы позволим, дурашки — рассмеялся Пал Палычь.

Император-инкогнито вежливо и подобострастно подхихикнул у дверей.

— Ну, что вьюношь, отпогромили тебя, гляжу, по полной программе, раз орден за заслуги первой степени пожаловали — продолжал весело и задорно Пал Палычь.

Саша ещё ниже опустил голову и невольно обижено засопел.

— Этот изверг ещё тот зверь. Маньяк просто. Эй, ты, что совсем меру потерял? Второй погром уже за неделю! Статью ещё никто не отменял — притворно показывая недовольство, прикрикнул Пал Палычь на заробевшего императора.

— Пал Палычь, да как же можно! Любя, любя… токмо ради торжественности момента…во искупления греха цареубийства… — залепетал какой-то бред совсем, уж было, стушевавшейся Мить Митичь.

— Ну да ладно. Что поделать. Каждому через свой погром пройти надо. Ну, теперь всё, всё, парень. Считай ты у бога за пазухой. Теперь тебе бояться нечего. Ты, Саша, правильно пришёл. Такие как ты — здесь нужны. Что эти братья славяне? Они же в большинстве идейные, поймут, что к чему, и… поминай, как звали. Мы для них другое придумаем — надуем какого-нибудь ефрейтора потупей, и будут они у него на плацу до посинения маршировать и отжиматься, в ожидание приказа в час Х. Хе-хе-хе…. Нет, это не для тебя. Тут люди тонкие, культурные, с изюминкой, интересные. Твои люди. Ты теперь, Саша, здесь надолго. Пойми, навсегда. Куда ты теперь? Всё, выбор сделан. Ты, главное, правильно себя веди, учись, и мы тебе поможем, направим… — Пал Палычь уже достаточно опьянел и говорил с явным трудом.

— Все вы наши. И ты у меня вот здесь. Никуда не денетесь — Пал Палычь, как-то резко напрягшись, сжал кулак и впился пристальным, гипнотическим взглядом в Сашу.

Это был тяжёлый, сильный взгляд. У Саши даже закружилась голова, он мелко задрожал, и невольно опустил глаза. Выдержав длинную паузу, Пал Палыч, вдруг, весь как-то сник, и продолжил, уже еле ворочая языком, словно, на это усилие ушли его последние силы:

— Думаешь, мы только тут? Не-а, и те под нами…демократы грёбаные… вчера одного рыжего на рельсы поставил…далеко пойдёт, если… любо дорого… сейчас их час…только там, Саша, конкуренция большая…там такое мочилово будет…ой… не все доживут, ох не все… а здесь… хорошо будет…денег не много, зато надёжно…сейчас надо осадить…так решили…пусть они сначала…вы пока в резерв… на время… потом сгодишься… помни…нас держись…не бросим…время придёт….

Путаная, сбивчивая речь постепенно полностью перешла в нервный храп. Жалостливо звякнула, упавшая па пол допитая бутылка. Отяжелевший от коньяка Пал Палычь наконец-то заснул.

Император-инкогнито медленно, стараясь не скрипнуть, приоткрыл дверь и кого-то тихо позвал. Появился молодой человек в кургузом пиджачишке. Саше сразу стало не по себе как только он встретился со взглядом его белесых близко посаженых рыбьих глаз.

— Да, стареют ветераны — с рыбьими глазами тяжело вздохнул, подобострастно, с любовью, глядя на, уже вовсю храпящего, своего учителя-наставника. — Видать скоро наша очередь придёт, родину любить.

После чего дал знак, и несколько черносотенцев чуть ли не на цыпочках вошли и аккуратно, с почестями, старясь не дышать, чтобы ненароком не побеспокоить, тихонько вынесли Пал Палыча из кабинета.

Дальше закрутилось как в калейдоскопе. Одно слово — стал на рельсы, и сразу же в резерв, ждать своего часа. Кооператив «Теремок». Баклажаны, огурцы… Хозяйственная работа во славу империи. Во искупления греха цареубийства, обязательные регулярные радения в опочивальне императора-инкогнито. Торжественное вручение орденов и присвоение новых званий после…

Мить Митичь, однако, пух, болел. Ноги сгнили, воняли. Запах стоял просто невыносимый. Не помогали никакие присыпки. Двигаться он уже не мог совсем. Сидел на широкой террасе, пил, ругался и проклинал всех и вся за то, что он их всех на ноги поставил, в дело взял, пристроил, а они… Бросили его, предали, обманули, ироды. Отвергли тайно законнорожденного, никем так и не признанного, самого настоящего императора.