Алексей Грушевский - Игра в Тарот

— Кто за ним стоит? Какой властью, и чем именем он столь открыто и дерзко творит очевидное беззаконие в священном для всех верующих месте?

Завязалась дискуссия. И хотя переодетые в штатское громилы так и не появились, было видно, что храмовые служители явно чувствовали себя неуютно, ожидая, что в любой момент эта группа поддержки может быстро выйти из башни Антония и устроить такой же погром, как и вчера. Так что многочисленная храмовая стража держалась в стороне, наблюдая и выжидая, так и не решившись, что-либо предпринять, и Еуша, воодушевлённый всеобщим вниманием, свободно и самозабвенно учил, обличал и проповедовал весь день.

То же произошло и на следующий день, он спокойно вошёл в Храм, стража и на этот раз не посмела ему воспрепятствовать, его окружили раввины и снова начались споры, диспуты и взаимная ругань. Различие было только в том, что стена оппонентов остановила его почти сразу, как только он пересёк порог, и были они на этот раз не убеленными бородами тихими почтенными старцами, а громко спорящими энергичными мужчинами в расцвете лет.

Когда он явился на следующее утро, то не успел он вступить на ступени лестницы ведущий к дверям, как на него, казалось со всех сторон, с шумом и свистом, накатилась агрессивная толпа молодых слушателей ешив, которые визгливо и без всякого почтения обрушили на него и его соратников поток насмешек и оскорблений. Завязалась ругань, скоро перешедшая в потасовку. Так численный перевес был на стороне агрессивного молодняка, то помазанный на царство со своей немногочисленной свитой скоро оказался за приделами храмовой территории.

Еуша сделал пару попыток вернуться, но каждый раз перед ним возникала стена из совершенно непочтительных студиозов, не желающих его ни признавать, ни даже пропускать внутрь Храма.

Поэтому Еуше ничего не осталось как, стоя у ворот, проклинать смеющуюся над ним толпу, не ведающих что творят, молодых негодяев, подославших их раввинов, давшим приказ раввинам учителям веры, состоящий из учителей веры синедрион, и сам Храм, в котором он собирался.

Он проклинал и проклинал, над ним смеялись и смеялись, верующие равнодушно шли и шли мимо него в Храм и обратно, агенты синедриона, стоя небольшой группой немного в стороне, аккуратно записывали и записывали всё, что он говорил и говорил.

Под градом всеобщих насмешек и осуждения, он, хрипя проклятия уже из последних сил, всё ждал, что придут переодетые в серые и белые хламиды легионеры прокуратора, но уже начало смеркаться, а их всё не было.

Обессиленный он отошёл со своими поникшими соратниками в сторону, немного передохнуть. Видно приняв это как знак слабости, совсем уже обнаглевшие молодые мерзавцы, задорно смеясь, подбежали к месту, где расположилась его группа, и стали кидать в него костями, кусками земли и комьями грязи, словно в паршивых собак, отгоняемых подальше от храмовой ограды.

Бешенство захлестнуло его. В неистовстве он, размахивая посохом, со своими соратниками бросился на этих негодяев, и когда они трусливо разбежались, ему открылся строй многочисленной храмовой стражи, доселе скрывавшийся за их шумливой толпой. Созерцая явную решимость его не пустить, написанную на их суровых лицах, Еуша отчётливо понял, что сегодня в Храм ему уже не войти.

И тогда он громогласно проклял Храм, и в забытье озлобления обещал его разрушить, сровнять с землёй, потому что он есть Истина, а если гранит и мрамор не стоит на Истине, то он рухнет, погребя всех под собой. Он проклинал и проклинал всё, что только можно, и предрекал гибель всему, чему было только можно, и Храму, и городу, и стране и народу. Всем кто отверг его. Он проклинал и проклинал, он предрекал и предрекал гибель и бедствия, обещал и обещал разрушить и сжечь всё, казалось. Совершенно всё, всё, что только можно.

Храмовая стража стояла в гробовом молчании. Вокруг него застыли, замерев в ужасе, последние немногие верующие, расходящиеся по домам из запирающегося на ночь святого места. Ничто не заглушало звук его проклятий, кроме тихого и усердного скрипа перьев, совсем уже не скрывающихся агентов синедриона и подошедших почти вплотную, дабы как можно более тщательно зафиксирвать всё, что он говорил и обещал.

В какой-то момент толпа стражников медленно, с молчаливой, и потому особенно твёрдой решимостью, пошла на него, и ему ничего не оставалась, как покинуть эту площадку перед храмовыми воротами.

Всю дорогу назад его поникшие путники шли под его бесконечные проклятия. В Вифании, подходя к дому, он увидел Руфия, поджидающего его в небольшом удалении от ворот. Приказав соратникам готовить ужин, он незаметно, якобы по нужде, выскользнул из дома и встретился с посланцем.

Руфий стоически, без звука, выслушал его многословный бред, состоящий из оправданий, обвинений, жалоб, хвастливых заявлений и окончившейся жалким вопросом — Что же делать дальше? Как только Еуша замолчал, полностью выдохнувшись, он коротко и сухо сообщил, что синедрион намерен обвинить его в преступлениях против веры, и потому он должен или немедленно покинуть город, или, если он, по соображениям престижа, хочет встретить пейсах в нём, ему необходимо завтра же сменить место постоя.

— Я не могу уйти! Я не могу позволить утверждать, что страх выгнал меня из города в день, когда все верующие должны быть в нём. Какая будет цена моим сегодняшним обличениям, если я убегу, словно трус? — пафосно вскричал Еуша, воодушевлённый тем, что его могущественные покровители не оставили его.

Руфию после столь эмоционального выступления, ничего не оставалось, как с тяжёлым вздохом, ответить, что он настаивает на немедленном бегстве, но если ему угодно остаться ради престижа, то так тому и быть. После чего передал контакт и пароль, который должен был привести его и апостолов в надёжное убежище в городской черте, которое ни в коем случае нельзя будет никому из них покидать до окончания пейсаха.

— Там вы будите в безопасности. В течение следующего дня я подготовлю в нём достаточно припасов. Идите туда, когда стемнеет. Утром пошлите самых надёжных соратников узнать дорогу. Покидайте его, когда паломники массово пойдут из города, в их толпе вам будет легче затеряться. И всё ж таки ещё подумайте ночью — может, стоит уйти утром? Я бы ушёл прямо сейчас. Вы наговорили достаточно, чтобы они имели все основания обвинить Вас в ереси. Наверняка в вашем ближайшем кругу есть шпион, оставаться в городе опасно. Поездите по провинциям год-два, всё успокоится, и потом Вы вернётесь снова. Следующий раз, мы учтём сегодняшний опыт и исключим ошибки. Стоит ли так рисковать, ради догматических предписаний веры? — убеждал его Руфий.

Но Еуша был непреклонен — если он пришёл в город на пейсах — никто не должен был бы иметь основания сказать, что он покинул святое место в страхе перед обличёнными им же врагами. Пусть недруги не пустили его в Храм, но он горящим укором отметит пейсах рядов с ним, в священной городской черте, нисколько не боясь ареста и преследования.