Андрей Дашков - Плод воображения

Какой-то маленький ублюдок, видимо, живущий по соседству, — тоже голый, загорелый и с хитрющим взглядом, — спросил из-за забора:

— Холера, где ты взяла этого клоуна?

Девочка остановилась, прищурилась и сказала:

— Заигрываешь? Чтобы заигрывать, у тебя еще стоячок не вырос.

— А у тебя вообще стоячка нет, — парировал мальчишка и бросил в нее огрызком яблока.

Нестор, находившийся за девочкой на линии броска, мог бы поклясться, что огрызок летел точно в цель, но в последний момент отклонился в сторону ровно настолько, чтобы ее не задеть. После чего Лера-Никита с достоинством продолжила путь.

Нестор, которому начала надоедать роль песика, купленного в другом месте и еще не знакомого с обстановкой, хотел уже было попроситься домой , когда в конце улицы возникло пыльное облако.

Теперь ему стало ясно, что девочка ждала чего-то в этом роде. Она подняла какой-то прутик, прицелилась им в солнце, повернула голову, посмотрела искоса на свою тень, а затем на Нестора. Он снова увидел у нее на лице выражение, которое ему не нравилось. Она явно предвкушала забаву и, похоже, не очень стремилась это скрыть. Улыбаясь, она сказала:

— А теперь беги, Нестор. Это за тобой.

Он не ответил, хотя давно хотел послать ее подальше. Жизнь в монастыре приучила его к терпимости. По правде говоря, терпимости там требовалось гораздо больше, чем в миру. Поэтому он сел на лежавшую под забором колоду и стал ждать хозяев. В том, что это хозяева, он почти не сомневался.

Услышав крик Малышки, бродяга понял, что у него нет времени на какие-либо обходные маневры. Он мгновенно оценил обстановку. В тот момент от тащившего Малышку ублюдка его отделяло метров двадцать. Еще двое находились по обе стороны от бродяги. Если двигаться очень быстро, этот простреливаемый коридор можно проскочить. У него был шанс успеть к ней на помощь, прорываясь кратчайшим путем. Всё прочее не имело значения.

И он побежал так, словно под ним рушился единственный мост между адом и раем.

Ему удалось остаться незамеченным до последней секунды — долгая игра в прятки с Безлунником сослужила ему хорошую службу. Поневоле пришлось научиться сливаться с тенями, растворяться на фоне темноты, притворяться ходячим мертвецом, чтобы случайный свет не признал тебя за живое существо. И сейчас, без Малышки, у него это прекрасно получалось, пока даже для чужаков не стало слишком очевидным на голой улице, что отделившийся от черноты силуэт — всего лишь человек в развевающемся пальто, вооруженный винтовкой.

Он выстрелил на бегу — и промахнулся. Разумеется, он стрелял не в того гада, который пытался отнять у него Малышку, — бродяга опасался задеть ее, — но в любом случае напрасно истратил патрон и драгоценное время. Чужаки отреагировали на его появление именно так, как и должны были: с обеих сторон засверкали вспышки выстрелов.

Минимум одна пуля попала в пальто. Он ощутил попадание плечами — его дернуло назад, будто он на бегу зацепился за колючую проволоку. До ближайшего чужака осталось не больше пяти шагов, — а тот уже разворачивался, прикрываясь Малышкой, и поднимал руку с пистолетом.

Выбора не было. Ни разу в жизни бродяга не рисковал так сильно, как сейчас, когда изо всех сил швырнул винтовку прикладом вперед, прекрасно представляя, что будет с головой Малышки, если он промахнется на пару десятков сантиметров.

Оказалось, что представлял он правильно. Именно это и произошло: звук расколовшегося спелого арбуза он услышал, несмотря на заложенные уши. Кровь, выплеснувшаяся на спину и волосы Малышки, была почти черной. Она визжала от ужаса на одной невыносимо высокой ноте, но бродяга уже был рядом и вырвал ее из судорожных объятий агонизирующего человека.

Без единого лишнего движения он развернул ее и спрятал у себя за спиной, затем подхватил падающего чужака и закрылся его телом от пули, выпущенной почти в упор другим, высунувшимся из-за фургона. Далее, не теряя ни мгновения, бродяга толкнул обмякший полуживой мешок, у которого не осталось лица, прямо на ствол. Судя по тому, как тело дважды дернулось от попаданий в живот, для кое-кого ночь выдалась тяжелая — умирать пришлось несколько раз, — правда, жертва уже вряд ли что-нибудь чувствовала из-за вонзившихся в мозг лицевых костей.

Бродяга понял, что Малышка больше не кричит, но не испытал облегчения: ее молчание могло означать самое худшее. У него не было ни секунды, чтобы убедиться в обратном. Бог, вселившийся в его мышцы и двигательный центр, требовал разобраться с чужаком, которому бродяга в своем обычном состоянии наверняка не сумел бы оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Громила был на полголовы выше и килограммов на пятнадцать тяжелее, а кроме того, этот ублюдок жрал полноценную пищу, белок, витамины и регулярно тренировался — качалка, ринг, тир, татами, — но куда всё делось, когда из-за навалившегося на него мертвеца, в котором уже и родная мама не узнала бы напарника — бывшего спецназовца по кличке Швед, — появилось, стремительно надвинулось и вцепилось ему когтями в глотку существо, чьим обиталищем, судя по сногсшибательной вони, мог быть любой густонаселенный зоопарковый обезьянник, и чья кошмарная рожа напомнила одному из лучших людей Бульдога пребывание в чеченском плену. Однако теперь дело обстояло даже хуже: обезьяна не собиралась сделать ему больно, унизить его, сломать, опустить, заставить страдать; она собиралась его прикончить максимально быстрым способом.

Патронов в обойме не осталось; поэтому он инстинктивно ткнул стволом в ближайшую болевую точку противника, но тяжелое толстое пальто, надетое на обезьяну, свело эффект к нулю. Другая рука уже автоматически наносила удары в печень, по ребрам (бесполезно, плотная висячая шкура всё принимала на себя и полностью гасила энергию), в косматую голову (с таким же малозаметным результатом, как если бы он лупил растрепанную боксерскую грушу), — а когти разъяренной гориллы уже рвали кожу на горле, пальцы сминали накачанную шею, подбираясь к меридианам, на которых держится жизнь даже в самом крепком теле. Пасть открылась, выдохнув очередную порцию ядовитого жара, в котором человеку из команды Бульдога почудилось что-то тлетворное, разлагающее, вроде смеси желудочного сока с миазмами гниения. Он уже остро ощущал нехватку воздуха…

Опоздавшим поездом на плохо освещенный вокзал мозга въехала мысль: да это же просто вонючий бомжара! Один из тех, кого они со Шведом еще недавно десятками выкуривали из здешних клоповников, грузили в автобусы и отправляли на… перевоспитание. Значит, минимум, одному каким-то образом удалось ускользнуть. Вот что бывает, когда работа выполнена не до конца. «Подчищайте дерьмо, — частенько говорил Бульдог, — иначе сами в нем окажетесь». Он не ошибался. Правда, сильно ли это помогло ему самому?