Андрей Дашков - Плод воображения

Спустя несколько минут пришло облегчение. Волна просветления, растворяющая свинцовый туман, поднялась из груди в голову, и в Сониной труднодоступной, забитой шлаком памяти вдруг без приглашения, сама собой, всплыла фраза из отчета о пропавшей экспедиции: «…по радиосообщениям некоторых членов поисковой группы, они вступали в контакт с людьми, присутствия которых впоследствии ни обнаружить, ни подтвердить не удалось».

Контакт. У нее был контакт минувшей ночью, да еще какой. Всем контактам контакт. И, что интересно, именно с человеком, обнаружить или подтвердить присутствие которого ей ну никак не удавалось. Она не поленилась, совершила над собой очередное зверство и осмотрела пол возле окна и подоконник. На полу имелись подозрительные белесые пятна, но, по правде говоря, весь пол в мастерской был изрядно заляпан красками и химикалиями.

Выяснив, что жить на коленях ей сегодня особенно тяжело, Соня отказалась от дальнейших следственных действий. Не помешал бы холодный душ, но где тут получишь такую роскошь? Она ограничилась тем, что плеснула себе в лицо водой из бутылки, высунувшись из того самого окна. Глянув вниз, она подумала: ого. Не факт, что не покалечилась бы. А если неудачно упасть на этот парапетик, то можно и концы отдать. Вот потешила бы Барского… да и всю публику. «Неприемлемые воздействия», мать вашу…

Так, ну и на что она способна сегодня? Только на что-нибудь интеллектуальное, не требующее лишних телодвижений. Например, посмотреть еще разок этот дерьмовый диск — вдруг она поторопилась с выводами? Что ни говори, а о своей интуиции она по-прежнему была высокого мнения. И если интуиция попросила: взгляни, что тебе ст оит, — Соня не видела причин отказываться.

Заранее тоскуя при мысли о необозримых объемах информации, которыми придется ворочать, она включила ноутбук. Пока «Windows» поднималась, Соня вспоминала, куда дела диск. Оставила внутри? Кажется, нет. И даже точно нет. Она засунула его в блокнот, между пустыми страницами. Еще, помнится, подумала: а эту фальшивку тоже можно будет слить в Интернет — как пример той херни, которую ей тут грузили под видом страшной тайны…

Блокнот лежал там, где она его и оставила, — на полке под картиной с глазом . Соня мельком взглянула на полотно и похолодела. Она могла бы поклясться, что изображение претерпело изменения, но была не в состоянии осознать, что же именно изменилось. Сам глаз как будто остался прежним и находился на прежнем месте. Значит, изменился город внизу…

Да что это с тобой, оборвала себя Соня. Сначала у тебя секс с мачо-невидимкой, теперь мазки сами собой ползают по холсту. Возможно, девочка, ты просто допилась. Галлюцинации — это ведь тоже электрохимия…

Но она чувствовала, что причина охватившей ее тревоги в другом. Всё можно списать на игру воображения, пока получаешь от этой игры удовольствие. В противном случае сразу начинаешь видеть в своих бедах происки внешнего врага — как будто враг не может находиться внутри, причем так глубоко, что впору заподозрить в себе латентного самоубийцу, единственная цель которого — не жить долго и счастливо.

К черту. Она сняла картину с гвоздя и поставила на полку изображением к стене. Вот и решение проблемы. Пусть теперь там , на ней, хоть вулкан извергается. «А если еще раз попробуешь меня испугать, сожгу», — мысленно пригрозила Соня картине, взяла диск из блокнота и уселась за компьютер.

Как выяснилось, странные игры только начинались. Запустив диск, она обнаружила на нем единственный файл — фильм под названием «Устранение течки», который включила на воспроизведение с каким-то кислым привкусом обреченности во рту (помимо обычной похмельной помойки), поскольку примерно догадывалась, что увидит на экране. Интуиция не подвела, но это уже не радовало.

Главной героиней семидесятиминутной порнографии была молодая художница в поисках вдохновения. И в самом начале она его почти находит — с молодым сотрудником музея, который девственник и любит ее платонически, а между тем девушка уже вся извелась. Она приглашает его к себе и показывает ему свои работы. Он потрясен. Никогда и никто не был так близок ему эмоционально. И надо же — в самый трогательный момент платонической любви в доме начинает течь труба.

Соня продолжала тупо смотреть.

Художница вызывает сантехника. Тот является почти сразу же (наверное, ждал за дверью) — метр девяносто, загар, здоровенные плечи, задница без полосы от плавок и, само собой, дрын размера XL, который он тут же предъявляет, невзирая на потоп. Сантехник и художница делают любовь в воде и частично под водой. Сотрудник музея смотрит на то, как устраняется течка, приобретает познания о технической стороне вопроса и присоединяется к свободной муфте.

На тридцать второй минуте Соня щелкнула зажигалкой, вытащила диск из привода и поднесла его к язычку пламени. Пока диск плавился, она смотрела на тыльную сторону картины («Ты, сука, — следующая») и всерьез думала, не поджечь ли к херам собачьим этот гребаный особняк. Проводка старая, замыкание, да и кто будет предъявлять претензии…

Маленький очистительный костер. А потом, может, и большой.

Станет ли ей от этого легче? Особняк, конечно, не Золотой храм, но всё-таки…

И тут она вдруг поняла, от чего ей действительно станет легче, вернее, после чего. Станет легко, проблемы улетучатся, она избавится от долгов — радикально и навсегда…

После того, как она обольет бензином себя и щелкнет зажигалкой.

— Ты получил мое послание, — произнес голос из темноты. Это был не вопрос, а утверждение.

Параход кивнул, потом спохватился:

— Если рисунок — послание, то да.

Его состояние имело признаки сна, но было чем-то другим; во всяком случае, он убедился, что это не сон, когда подумал о явном сходстве… и не проснулся. Обычно он использовал несколько проверенных способов, чтобы отличить реальность от сновидения, и еще пару — чтобы гарантированно пробудиться от любого кошмара. Сейчас ни один способ не сработал.

Он будто находился под наркозом и беседовал с «анестезиологом», отключившим его от тела. Неприятное положение, что и говорить, — и даже немного жуткое, как заточение в бесплотной тюрьме. Жуть заключалась в том, что оно могло продлиться гораздо дольше человеческой жизни.

— Теперь ты знаешь, что должен сделать, — сказал голос. И опять это не было вопросом.

— Не знаю.

Параход понимал, что это не совсем правда, но, чтобы до конца поверить в происходящее, ему требовалось нечто более конкретное, чем указания незнакомого голоса. Кстати, голос был мужским. И вполне мог оказаться голосом практикующего психиатра.