Андрей Дашков - Плод воображения

« Не волнуйся, Нестор, сейчас я отправлю тебя обратно, но и ты должен себе помочь… Мне понравилось, как ты держался. Когда рядом не будет собаковода, я позову тебя снова ».

Каплин пока еще улавливал разницу между клаустрофобией и шизофренией, что было, несомненно, хорошим признаком. Но именно поэтому его здравый смысл с трудом воспринимал говорящую коробку с костями. И ладно бы она лаяла — тогда, по крайней мере, он мог тешить себя надеждой, что «настроился» на Оджасы собачек (или наоборот), — а так ему ничего не оставалось, кроме как брести дальше, пытаясь понять, что означает «подслушанный» им разговор… если чужие голоса вообще что-либо означали, кроме того, что он напрасно отказался от ведьминого «лекарства». И, конечно, он мучительно пытался понять, не принадлежит ли второй голос любительнице порисовать на асфальте цветными мелками. Честно говоря, он на это надеялся, хотя не мог бы объяснить почему.

« А вот теперь беги, Нестор , — очень тихо произнес тот же голос. — Твой единственный шанс ».

В ту же секунду Каплин врезался в стену. Сначала он ударился выставленным локтем, и едва не выронил коробку, затем плечом, коленом, головой. Остановка оказалась довольно болезненной. Ему почудилось, что в результате встряски содержимое его черепа рассыпалось на кубики черного льда, которые теперь с трудом помещались в прежнем объеме, распирая его своими углами и гранями. Каплин как будто утратил обычную, более или менее устойчивую конфигурацию. Его «я» затерялось в россыпи разбившихся внутренних зеркал, а взамен обманчиво непроницаемых отражений, коими он вполне довольствовался до сих пор, неожиданно возник лабиринт, о существовании которого он начал подозревать совсем недавно, да и то с помощью Металлики.

Не то чтобы он очутился в лабиринте — нет, он сам был лабиринтом, а в нем блуждали тени, Оджасы, капсулы времени с заключенными внутри существами. Всё это слегка напоминало подземку с невероятным множеством веток и пересадочных станций, по туннелям которой двигались переполненные поезда. Пассажиры давно задыхались в набитых до отказа вагонах, что с опасным скрежетом неслись сквозь темноту в соответствии с неизменным бессмысленным расписанием, но никому и в голову не приходило, что можно выйти на какой-нибудь станции и в любой момент подняться наверх, к чистому воздуху и солнечному свету.

Теперь это казалось какой-то нелепой и даже страшной в своей тотальности игрой в прятки — игрой, обернувшейся полнейшей безысходностью, — когда каждый спрятавшийся забыл, что цель — не прятаться до самой смерти, а вовремя покинуть укрытие, которое вполне может стать могилой. Но жалости никто не вызывал. Весь род человеческий в его теперешнем виде представлялся непрерывно продолжающимся чудовищным отмщением, конца которому не видно, — вот только непонятно, кто кому мстил — дьявол богу или наоборот. Наверное, это зависело от того, кто был настоящим папочкой. И дело было за малым — оставалось добыть и провести экспертизу ДНК…

Каплину почудилось, что он разминулся с кем-то в темноте. Он ощутил дуновение неприятного тепла с примесью алкоголя и вжался в стену. Это была смехотворная предосторожность кролика, пересекающего ночное шоссе. Но позволить первому встречному просто исчезнуть тоже оказалось выше его сил. Им управляло не сознание; им руководил страх — многослойный, вобравший в себя множество компонентов, в том числе боязнь упустить единственный шанс и прямо противоположное, сильное до полуобморока, нежелание обнаружить свое присутствие в туннеле. Поэтому для него самого стало неожиданным то, что в следующую секунду проделала его рука, когда протянулась во мрак и коснулась чего-то, напоминавшего край грубой ткани. Пальцы судорожно согнулись, изображая хватку…

В то же мгновение он понял: пытаться удержать это — всё равно что останавливать многотонный грузовик, хватая его за колеса. Ногти царапнули ткань с отвратительным, леденящим спину звуком. Сквозняк внезапно исчез, словно где-то беззвучно захлопнулась невидимая дверь. В звенящей тишине раздался низкий хриплый смешок.

— Ты не в моем вкусе, брат, — произнес голос, который был вполне под стать смеху. — Но, если ты ищешь ответы, тебе направо.

Каплин медленно убрал руку. Крайние фаланги пальцев горели, словно смоченные кислотой, и он всерьез подумал, что при свете может обнаружить раны на месте вырванных ногтей. Одновременно ему хотелось, чтобы обладатель хриплого голоса не бросал его в этой темноте (раз уж они встретились), и он с трудом сдержался, чтобы не заорать с дурацкой претензией: «Направо?! Там нет ничего, кроме стены!!!» Но тут же он понял: поздно. Рядом с ним никого не было. Да и не только рядом. Он остался один в подземелье и мог бы поклясться, что не слышал звука удаляющихся шагов. Хотя кому здесь нужны его клятвы…

Он снова прижал к уху коробку, из которой доносились далекие, неразличимые, будто шепот звезд, голоса. И под этот аккомпанемент шагнул вправо, ожидая, что в лучшем случае опять разобьет себе лоб, а в худшем… Он был способен представить себе много чего худшего , однако на этот раз сжатая пружина его фантазии не успела выстрелить, потому что он не столкнулся со стеной и вообще не встретил сопротивления. Какая-то граница, несомненно, была, и на ней возникло ощущение пересечения, но не физическое. Его заменила ни с чем не схожая уверенность в том, что миллисекунду назад свершилось казавшееся невозможным — сознанию наконец удалось поймать себя за хвост.

Нечто подобное недавно проделывала с ним Металлика, но тогда он воспринимал это как внешнее воздействие, что-то вроде следующей, несопоставимо более высокой ступени владения гипнозом, когда можно внушить изменение не только другому существу, но и окружающему миру. И, как ни странно, мир подчинялся . В том, что подчинялись люди, ничего странного не было — Каплин сотни раз становился свидетелем подобного манипулирования. Но теперь, когда получилось у него самого… Что это был за фокус? Может, всё дело в коробке с Оджасами?

По-прежнему двигаясь в кромешной тьме, он отказывался признать за собой некую способность, пусть даже сработавшую однократно. Он был дитя своего времени и верил разве что в те вещи, которые можно превратить в мегабайты информации, и, может быть, еще в те, которые сами были информацией. Информация заняла место старых разбитых божков. По ту сторону информации как будто ничего не существовало — никто не позаботился оставить хотя бы намеки на новый алфавит и способ ориентации в опасном для психического здоровья хаосе, лежащем вне описаний. На самом деле новая вселенная находилась не на изнанке «черных дыр» и не на другом конце туннельных переходов, в которых бесследно исчезают микрочастицы, — она была свернута в глубине мозга, как нечто непроявленное, ожидающее своего Большого Взрыва, как потенциальный акт творения, запрещенный и отвергаемый животными инстинктами…