Далия Трускиновская - Феминиум (сборник)

– Я не смогу быть Кошкой, – губы непослушные, пересохшие уже не пытались вспомнить улыбку.

– Никогда. Я больше никогда тебя не предам, – шептала быстро, отчаянно, – никогда, Рут.

– Ты не слушаешь.

– Прости меня. Что?

– Девочки, сожалею, что вмешиваюсь, – Дикая Кошка, уютно устроившись на поваленном стволе, смотрела на них, сверкал в такт дыхания синий знак предводительницы на ее груди, – но мне интересно, откуда у тебя избранник Лакл?

Остро, так остро почувствовала пустые ножны.

– Он принадлежит мне.

– Понятно, – спрыгнула со ствола, подошла, высокая, хвост разноцветных косичек мотнулся за спиной, глаза в провалах краски неожиданно веселые. – Я благодарна тебе, воительница, за то, что ты не причинила вреда моим Кошкам.

– Ее благодари, – отвела взгляд, – не меня.

– Сестра, – повернулась к Юсиль, усмешка тает на черных губах, – я благодарю тебя.

– Нет! – вздернула подбородок Юсиль, загорелись в синеве привычные злые искры. – Не благодари, предводительница, я думала только о ней. Я… ой, – заметалась взглядом по Кошкам, застонала, потрясенная горькой догадкой. – Рут! Слышишь, я не хотела, я думала… Рут! Святые, какая я глупая. – Опустилась на землю, скрючилась, пряча лицо в ладонях. – Прости.

Улыбнулась, не следя за лицом, кривовато, горько. Малышка Юсиль, ты всегда была верна капризам своего сердца.

– Так что ты решила? – взгляд предводительницы бродит по избраннику, ухмылка тянет уголки губ вниз. – Ты станешь нашей сестрой?

– Это ее мечта, не моя.

– Что же мешает тебе попробовать? Погости у нас, присмотрись.

– А если я откажусь?

Молчит Кошка, окаменело лицо-маска, лишь в глазах разгорается огонь.

– Предводительница, – шепчет Юсиль, – отпусти ее.

– Что? – встрепенулась, перевела взгляд на Рут, тонут в зрачках жаркие, мертвые угольки. – Извини, о чем мы? Ах да. Не беспокойся, тебе не за что платить своей жизнью. Ты свободна.

Юсиль рывком вскочила на ноги.

– Правда?

– Да, сестра. И более того. Ты можешь уйти с ней, если она не захочет остаться с нами.

– С чего вдруг такая честь? – Ладони привычно ищут рукояти мечей, но не находят.

– Такова моя благодарность.

– И я могу уйти прямо сейчас?

– Как пожелаешь.

– И я могу забрать его?

– Да, – сверкнули зубы в насмешливом оскале, – но только после того, как мы возьмем с него свою дань.

Он вскинул голову, недоумевая, переводил взгляд с лица на лицо, пытаясь понять, о чем они говорят, денег у него отродясь не было. Смотрит на него госпожа Рут, странно смотрит, предчувствием беды веет от ее взгляда. Кошки вокруг тоже смотрят, голодные, пьяные от близости добычи, нетерпение дрожью бежит по коже, учащая дыхание…

Течет жара в шатре, тянется светлейшая взглядом к маленькому потолочному окошку, ловит лицом жалкую струйку прохлады. Не принося облегчения, мятый платок лишь царапает лоб.

– Погоня так и не утолила твой гнев? – смеется предводительница Диких Кошек, танцуют на щеках тонкие белые линии, тысяча косичек льется по голым плечам. – В твоем возрасте, всю ночь верхом. Стоило ли?

– Стоило, – терла кулаком поясницу, лицо стекленело в безмятежности. – Верни мою собственность. Я тут же уеду.

– Я не гоню тебя, живи сколько хочешь.

– Ты с ума сошла! Здесь? Среди Диких Кошек?

– Мало удобств, светлейшая?

– Лако, прекрати издеваться надо мной!

– Здесь нет имен! Ты знаешь закон.

– Да плевать мне на ваши законы.

– Я согласилась выслушать тебя, Лакл, – отшвырнула горсть косичек с плеча, – только потому, что в детстве мы были очень дружны. Не испытывай на прочность мое хорошее отношение к тебе. Детские воспоминания быстро тускнеют.

– Прости.

Поспешила с извинениями, мурашки скользнули по коже, и тут же раскаяние, запоздалое, ненужное, лизнуло шершавым языком, зря все это, зря, что я тут делаю? Что-то недосказанное, в глубине, касалось робкими щупальцами, требовало ответа, но мысль суетно бежала прочь, страшась разглядывать узоры догадок.

– Я решила сказать тебе, – сумрак копится в провалах глаз неподвижного лица, – это не в моих правилах, но я хочу, чтобы ты узнала.

– О чем?

– Мне заплатили, чтобы… – скользит кошачий блик в глубине зрачков, осторожный, цепкий, выжидающий. Склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к внутренним весам: какая чаша перевесит.

– Что? – не выдержала долгой паузы, но тут же волна предчувствия накатила, накрыла с головой. – Да что же?

– Убить тебя.

Время остро застонавшей повозкой дернулось и остановилось. Словно это уже было когда-то, словно дурной сон. Безмолвие долгое, тяжкое распростерлось вокруг, и только где-то далеко-далеко медленные, тугие удары сердца, ниточка ритма, удерживающая все на своих местах.

– Интересно, – поправила прядь у виска, дрожь текла по пальцам, еще незаметная. – И много?

– Много, светлейшая, – лицо-маска кивает, змеями качаются белые спирали, ночь смотрит на нее провалами глаз. – Но я не знала, что убить нужно именно тебя.

– Это что-то меняет?

– Да, Лакл, – наклонилась вперед, попадая в узкую полосу света из потолочного окна, медленные блики запульсировали в зрачках. – Ты часть моего детства. Часть времени чудес. Я не хочу пачкать это кровью.

Рывком тронулась повозка, хромая в такт болезненным ударам крови в висках.

– Ты предлагаешь мне выкупить жизнь?

– Нет, – откинулась в сумрак. – Нет. Ты мне ничего не должна.

– Так не бывает, – страх стыл на ладонях липкой влагой, – я не верю.

Платок в руке раскаленным камешком жег ладонь. «Святые, где я ошиблась? Какой знак пропустила?» Веер лиц метался перед глазами.

– Кто тебе заплатил?

– Не знаю. Но с деньгами я получила еще кое-что, – сунула руку под шкуры, вытащила что-то маленькое, свет ударил в ладонь, вспыхнул радужным колким сиянием прозрачный камень в оправе. – Перстень. Узнаёшь?

– Нет. Белый камень. Это так дорого.

– Подумай, светлейшая.

Белый камень. Что-то было совсем недавно, даже не разговор, пара фраз. Шепчущиеся домоправительницы, коробочка в толстых коротеньких пальцах и лица одинаковые, восхищенные, с радужной поволокой в глазах.

– Домоправительница, не помню ее имени, та, что работает у Инкрс, на днях говорила что-то о платье, но я не слушала. Только ее слова: «белый к белому». – Обвела взглядом тесный шатер. – Это она. Инкрс.

– Думаешь?

– Больше некому. Никто не осмелится кроме нее.

– Надо же, вот так запросто выбросить целое состояние, – засмотрелась на игру граней. – Что же ты ей такого сделала?

– Сделала? – распахнулась вдруг запретная дверца надоедливого предчувствия, вырвалось болезненное эхо, зашлось набатом. – Нет! Я как раз не сделала!

– Чего же?