Макс Сысоев - Странники

Я провалился в сон незаметно. Просыпался от любого шороха и, убеждаясь, что всё в порядке, засыпал. Кто-то пытался на мне лежать, где-то, казалось, горел свет, кто-то на меня смотрел и что-то шептал, — но я помнил эту тревожную возню с трудом, как и рваные, затягивающие сны. Ночь вся состояла из резких пробуждений, предательски проникшего под утеплённую форму холода, впивавшихся в рёбра углов и животной, независящей от меня напряжённости всех органов чувств, в том числе и тех, о которых я раньше и не подозревал. Под утро, в Час Быка, ко мне пришёл страх, что в убежище приползёт обожжённый, оскалившийся от боли человек из сгоревшего грузовика — приползёт и умрёт перед нами. Этот полусон-полумысль пил силы и причинял мозгу боль, и я никак не мог отряхнуться от леденящего оцепенения, а кто-то тряс меня.

— Дьявол, почему так темно? — я растёр руками лицо, всмотрелся в окружающую темноту и не смог понять, где мы. Не было видно ничего, словно нас засунули в мешок.

— Алекс, я, кажется, с ума схожу, — Катя часто дышала. — Я уже начала думать, что это не ты, а кто-то другой. Так страшно было!

Сев, я задел головой брезент, лежавший поверх нас и ящиков. Он сохранял в нашем неуютном гнезде тепло и не пропускал свет.

— Откуда здесь это?

— Не знаю, — испуганный голос Кати щебетал, а пальцы впивались мне в локоть. — Ночью взялось откуда-то. Я сидела, жгла зажигалку, а когда она кончилась, кто-то взял — и накинул. Я чуть не умерла от ужаса. А тебя будить не хотела. Тебе и так снилось что-то нехорошее. Я думала, ты колдовал. Ты бормотал что-то...

— Ты истратила всю зажигалку?!

Катя захныкала, но внезапно стихла и насторожилась.

— Алекс, ты слышал?

— Что?

— Молчи! Слушай...

Над нами заскрипело.

— Оно пришло! — Катя прижалась ко мне. — Оно пришло!

Я откинул брезент и увидел, что ночь ушла. По крыше кузова скребли когтями. Я взобрался на ящик, громко стукнул кулаком по потолку. Раздалось злое карканье, и скрежет прекратился.

— Видишь, это всего лишь ворона, — я как можно добрее улыбнулся бледной Кате. — В прошлом у меня на даче был дом с железной крышей — так там они постоянно шастали по кровле, на нервы действовали. Ты спала ночью?

— Издеваешься? — Катя пощёлкала мёртвой зажигалкой и простуженно закашлялась.

Я выпрыгнул на траву. Сверху мелькнуло что-то большое, белое и крылатое. Оно скрипнуло по обшивке грузовика, взлетело и, плавно махая крыльями, растаяло в низких тучах — да так быстро, что я и голову повернуть не успел, а заметил лишь, как упало к моим ногам пушистое белое перо. Я подобрал его. Перо пахло мёдом.

Ну да. Так оно и есть. Рай стал ближе.

— Постой! — крикнул я в небо. Никто не отозвался, но я долго стоял, глядя на светло-серое солнечное пятно в тучах, подставляя глаза моросящему дождю и ловя носом свежие ароматы травы, листьев, железа, остывшего пожара, прорезиненного брезента и болота. Было часов восемь утра.

— Эй, Катя, у тебя есть ангел-хранитель.

Катя сидела в глубине кузова и кашляла. Она не хотела выйти и размяться — думала, от этого станет ещё холоднее.

Со вчерашнего дня у нас осталось несколько недоеденных картофелин. Они остыли и были склизкими и подгоревшими. За завтраком я изложил Кате план на будущее: идти по железной дороге до ближайшего населённого пункта, там достать нормальную одежду и амуницию, сориентироваться, в какой стороне Москва, и топать туда, в мой клан.

— Есть и другой вариант, — добавил я. — Мы можем выкопать в чаще нору и зазимовать. Я стану местным пивным лешим, а ты — моей шампанской дриадой.

Кате было очень тяжело. Ночь надломила её. Она не верила в моё благостное настроение, да и я в него не верил. Дождь усиливался и холодел, темнели и сгущались тучи, словно мрачный дракон грядущего медленно снижался к нам, готовясь задуть дыханием огонёк надежды. Предчувствие, что планам не суждено осуществиться, овладело всем моим естеством и заставило дрожать, как вчера, во время побега из Города. Тем не менее, мы решили выдвинуться немедленно. Древние викинги сказали бы, что клубок наших жизней может быть уже размотан, только мы не знаем об этом, и нет смысла пытаться обхитрить судьбу, которая сама мать хитрости. Лучше идти по Дороге, чем сидеть на обломках и дрожать.

Я закрыл кузов брезентом, чтоб не намокли драгоценные запасы, за которыми мы ещё должны были вернуться, и стал ждать, пока Катя в кустах приведёт себя в порядок.

Она вернулась очень напуганной и только и смогла что пролепетать:

— Т-там, в кустах...

То был не Катин голос — то постучалось в нашу дверь насилие.

Мы прошли метров двадцать вглубь леса и за густыми зарослями орешника наткнулись на то, что недавно было укромной лесной поляной. Какой-то жестокий плуг перепахал её от края до края, да так основательно, что тонкий слой лесного чернозёма перемешался с лежавшей под ним глинистой почвой. На поляне не осталось ни травинки, ни кустика. Коричневая земля была напитана водой так, что в ней можно было утонуть, но залитые дождём уродливые борозды от широких протекторных колёс и глубокие следы сапог сохранились довольно хорошо. Местами грязь вздымалась, образуя кочки, меж которыми натекли мутные зеленоватые лужи; кое-где торчали камни и куски бетона, ранее, видимо, находившиеся под землёй. И поросла эта страшная поляна уродливыми круглыми предметами размером с человеческую голову. И никак не хотел я понимать, что это и есть головы закопанных живьём в землю людей, с волосами, насквозь пропитавшимися слякотью, — головы тех, кто уже начал смешиваться с миром. Мёртвые.

На некоторых головах, подальше от грязи, мокрые и молчаливые, но довольные собой, сидели чёрные вор о ны и поклёвывали жуткие свои насесты. При нашем появлении птицы взлетели на деревья и подняли несусветный грай.

— Они все мёртвые, — низким голосом сказала Катя. — Все до единого. Алекс, куда ты меня привёл? Почему мы не остались в Городе?

— Подожди, не так быстро, — я скрестил крупно дрожащие пальцы рук. — Подожди, мне кажется, здесь кто-то шевелится.

— Шевелится? Шевелится?! Да они дней пять как померли! Чуешь, чем попахивает? То-то мне ночью мерещилось! Это они, несправедливо погубленные души. Стонут. Хотят отомстить. Алекс, уведи меня отсюда, прошу!

Она вдруг заулыбалась, попыталась скрыть это, но ничего не получилось, и она опустила голову, закрыла глаза, да так и осталась неподвижно стоять и скалиться.

Я ступил на чавкающую почву, подошёл к ближней голове. Мягкая стажёрская обувь погрузилась в грязь почти по щиколотку, сквозь тонкую подошву проник холод осенней земли. Мне хотелось пошевелить голову ногой, но я сел в грязь, закусил губу и пальцами коснулся кожи, холодной, склизкой, как картошка, которой мы позавтракали. Мертвец.