Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник)

Один!

Сквозь захлёбывающиеся всхлипы Василя пробился звук приближающихся шагов. Приподняв голову, старик остановившимся взглядом уставился на дверную ручку – сейчас она плавно опустится, и дверь откроется…

Сейчас…

СЕЙЧАС…

Достигнув порога, шаги стихли. Кто-то стоял совсем рядом, скрытый от глаз лишь хлипкой фанерой. Старик слышал как тот переминался с ноги на ногу. ТОТ или ТО? Разве способен неуклюжий, жалкий Пашка порождать этот парализующий сознание холод! Нет, ТО, что таилось сейчас за дверью, было неведомым, чужим, опасным.

В памяти всплыло полушутливое наставление Иннокентия: «Дверь не запирай, по имени не поминай – он и сгинет». Дед Василь с надеждой воззрился на остающуюся недвижимой ручку. Может, к лучшему, что не сумел подняться и опустить собачку замка? Может, хранит его Господь-то? Только бы не думать сейчас о Паш… о ТОМ. Не окликнуть даже мысленно! Старик зашевелил сухими губами, шепча застрявший когда-то в памяти детский стишок:

Он снова и снова повторял кружащуюся назойливой мухой в мозгу строку, а кто-то незримый, не имеющий ничего общего с бывшим соседом, чуть слышно царапал дверь – точь-в-точь, как это делал когда-то Сивый.

«Картина, корзина, картонка… – задыхался Василь – картина, корзина, картина, картина, картина….».

Скоро шорох за дверью смолк. Лёгкое шуршание донеслось из угла комнаты. Старик порывисто обернулся.

Комната была пуста. Только в стоящем у кровати аквариуме по изгрызенным клочьям газет метался встревоженный чем-то крыс.

– Прокоп! – Дед Василь зашёлся в приступе смешанного со всхлипами и кашлем смеха. По щекам снова потекли неудержимые старческие слёзы – вечные спутники не столько переживаемых эмоций, сколько немощи.

Крыс притих, уселся на задние лапки, повёл вздрагивающим носом. То ли имя своё услышал, то ли тончайшим звериным чутьём уловил – внимание кормильца сосредоточено на нём. Старик отёр со щёк постыдную влагу, хмыкнул – виданное ли дело, разрюмился, как дитё малое. Эх, старость!

Собравшись, встал на четвереньки. Ухватившись за косяк, вполз на стоящий рядом стул. Отдышался. Перебрался в кресло. Трудновато без ходунков, да и ослаб с перепугу. Ничего, ещё одно усилие и он достигнет кровати – отлежится, выспится, а утречком и до ходунков как-нибудь… с божьей помощью. Отвлечённый призывом Прокоп вернулся к своим крысиным делам: засуетился, зашуршал крохотными коготками по подстилке. Комната наполнилась живым, привычным.

В коридоре было тихо.

Когда старик, придерживаясь за стену, преодолевал последние метры до кровати, погас свет. Только этого не хватало! Обернувшись, Василь отметил – не пробивается свет и из-под двери. Вырубило во всей квартире? Ох, не вовремя! Дед выругался.

За дверью скрипнули половицы.

Отступивший, было, ужас потёк из мрака, прополз по лопаткам, сковал и без того непокорные суставы.

Рывком дед Василь швырнул непослушное тело на постель, зажмурился. Уснуть! Уснуть, чтобы не слышать осторожных шагов в погружённом во тьму коридоре. Не всматриваться в вязкую черноту, ожидая различить в ней то… то, чего нет. Не чувствовать скользящего из-под двери сквозняка. Утром всё наладится. Всё покажется глупыми шутками разыгравшейся стариковской памяти.

Василь опустил руку в стоящий у ножки кровати аквариум. Легонько постучал по стеклу. В ладонь ткнулся крошечный влажный нос, кожу щекотнули антеннки усиков. Старик улыбнулся. Всю жизнь ненавидел крыс, а поди ж ты… Он погладил тёплый меховой комочек. Какая же Прокоп крыса?! Он друг – маленький, бессловесный, но умеющий разогнать гнетущую пустоту.

С возрастом ночи стали казаться деду Василю всё длиннее, всё безысходней. Проснувшись, он чувствовал, как давит его многотонная равнодушная тишина. Был покрепче, так вставал и шёл на кухню курить. А теперь что? Не греметь же ходунками по гулкому лабиринту коридоров, будя утомлённых круговертью дня соседей. Оставалось включать свет и лежать, таращась в давно не беленый потолок. Когда покидающие старую коммуналку Никитины презентовали ему на прощание Прокопа, стало легче. Крыс никогда не отказывал в помощи. Стоило постучать пальцами по стенке аквариума, являлся и тыкался прохладным носом в просительно протянутую руку – «я тут, ты не один». Дружеский жест на деда Василя действовал лучше любого снотворного.

Помог забыться Прокоп и в этот раз. Измученное борьбой с фантомами сознание отключилось, сменив будоражащие воспоминания отборнейшими кошмарами. Из сновидений выныривали чьи-то туманные образы. Звали давно канувшими в небытие голосами, сливались в жутковатый хор, потом вдруг превращались в жалобный стон самого Василя. Поскрипывала раскачивающаяся на ветру люстра. Медленно, словно крадучись, приоткрывалась дверь. Плавал по комнате чей-то едва угадывающийся в непобедимом мраке силуэт. Кто-то стоял у изножья кровати… И всё так реально, зримо – где явь, где сон не разобрать.

Проснулся дед Василь от собственного крика. Лоб был покрыт испариной. Сердце стучало так, точно задалось целью переломать своему хозяину рёбра. Старик отёр лицо, сел. Пощёлкав выключателем ночника, убедился, что света всё ещё нет. Припомнил, где-то на заваленных хламом полках лежит фонарь. Расхаживать по комнате без ходунков нелегко, но после обрушившихся на него кошмаров сидеть в темноте… Увольте!

Старик спустил ноги с кровати, передёрнулся. Холодно. Форточка что ли открылась? Вцепившись в изголовье, встал. Перебирая руками, добрался до шкафа. Фонарь нашёлся быстро. Хоть тут повезло! Облегчённо вздохнув, дед Василь повёл им по сторонам. Бархатисто-жёлтый пятачок света побежал по углам, выхватывая из черноты край стола, поблёскивающие ручки комода, парящую на уровне лица острую мордочку…

Охнув, старик отшатнулся, едва не выронив фонарь. Крохотные дула крысиных глаз никуда не исчезали – целили в лоб. Старик схватил воздух открытым ртом, захлебнулся, вцепившись в угол стола, сумел всё же устоять. Луч фонаря метнулся по комнате – чужой, незнакомой – как всякое изменённое непривычным источником света пространство. Пробежал по тонкому, втрое сложенному шпагату. Он тянулся откуда-то сверху из темноты к шее зверька. Как заворожённый старик смотрел на верёвку, на висящее на ней тельце Прокопа. Кошмар продолжается?

Срочно проснуться!

Старик тронул морок леденеющей рукой. Это не может быть явью!

Видение оказалось осязаемым. Холодное мягкое тельце качнулось. Под потолком чуть слышно скрипнуло. Дед Василь закричал – громко, страшно.

Уже плохо осознавая, где он находится, старик рухнул на кровать. Скуля и подвывая, зарылся лицом в измятую подушку.