Роберт Сильверберг - Стархэвен

Понижение в должности лишит его даже привилегии содержать отдельную каморку, и ему придется вернуться к жизни совместно с кем-то еще, как жил он с никогда не жаловавшимся Брюсом Мареком. Это было не так уж плохо, когда Квеллен имел разряд ниже двенадцатого и жил в общежитии для холостяков. Он мирился сравнительно легко с присутствием других людей, когда был молодым. Но когда он получил восьмой разряд и стал жить в комнате, где кроме него жил еще только один человек, это было самым мучительным периодом в его жизни.

По-своему Марек даже был совсем неплохим товарищем, размышлял Квеллен. Но он действовал на нервы, выводя Квеллена из себя своей неряшливостью, бесконечными разговорами по видеофону и своим постоянным присутствием. Квеллен мечтал о том дне, когда добьется седьмого разряда и сможет жить один, без постоянного контроля со стороны напарника по комнате. Теперь он стал свободным и мог укрыться от ненавистной ему толпы…

Узнал ли Колл всю правду? Скоро это станет известно!

Потеряв покой, Квеллен прошел по гулкому коридору в то крыло здания, где находились конторы. Он хотел узнать, что им стало известно о Норме Помрате. Квеллен приложил ладонь к дверной идентификационной плите, и коричневая металлическая дверь скользнула в нишу в стене. Квеллен вошел вовнутрь. Помещение было наполнено жужжанием аппаратуры. Техники приветствовали его. В воздухе стоял запах какого-то дезинфицирующего вещества, будто это была больница.

— Где мониторы записывающих систем Помрата? — спросил он.

— Пройдите сюда, комиссар!

— Кто дежурит у них?

— Они в автоматическом режиме, сэр.

— Вот, здесь, — техник извлек пневмокресло. Квеллен сел и стал перебирать кассеты с записями всего, что делал Помрат.

— Может быть, вы хотите сначала понаблюдать в масштабе реального времени или хотите просмотреть то, что мы записали, начиная со вчерашнего вечера?

— Я попробую и то и другое, — сказал Квеллен.

— Вот переключатель прямой передачи, сэр.

— Я знаю. Мне уже приходилось работать с такой аппаратурой.

Техник посмотрел и отошел в сторону. Квеллен включился в цепь просмотра прямой передачи в масштабе реального времени и тут же включил просмотр. Его зять отправлял естественные надобности. Квеллен закусил губу. Быстрым небрежным жестом он зарядил запасные кассеты и стал просматривать все, чем занимался Норм Помрат с того самого момента, когда Брогг прицепил ему “ухо”.

Квеллен не мог, разумеется, позволить себе прослушивание в масштабе реального времени всего материала, касавшегося деятельности Помрата. Приходилось производить выборочное прослушивание. Прокручивая ленту, он обнаружил, что записано удивительно мало речевого материала. Прошлым вечером Помрат был во дворце грез. Затем отправился домой. Вступил в перебранку с женой. Квеллен прислушался.

Помрат:“Ну и черт с ним. Мне нужно расслабиться”.

Хелейн:“Но мы ждали, что ты с нами поужинаешь. А ты снова так напичкался этими галлюциногенами, что совсем потерял аппетит”.

Помрат:“И что с того? Я ведь здесь. Ставь ужин. Ты запрограммируешь — я съем!”

И дальше все в том же духе — бесконечные домашние дрязги, чертовски скучные. Квеллен пропустил пятнадцать минут и обнаружил, что перебранка продолжается, теперь уже под аккомпанемент всхлипываний его племянника и дерзких реплик маленькой Марины. Квеллену стало досадно от того, что ссоры Помратов стали повседневными. Он снова пропустил часть ленты. Теперь “ухо” передавало совсем иные звуки. Прерывистое дыхание.

Хелейн:“Положи сюда руку снова”.

Помрат:“Да, дорогая. Ты же знаешь, что я это сделаю”.

Хелейн:“Вот сюда. О! О, Норм!”

Помрат:“Ты уже готова?”

Хелейн:“Еще немного. Дай мне время! Это так замечательно!”

Квеллен стыдливо уставился в пол. Подслушивание любовной сцены Помратов вызвало в нем такое ощущение, будто он сам получил какое-то тайное наслаждение — от кровосмешения.

“Нужно стереть эту часть, — подумал Квеллен. — Мне не следовало прослушивать это. Как мерзко любопытными мы становимся порой!”

Квеллен снова включил быструю перемотку. Теперь на пленке не было записано ничего, кроме посапывания. Затем характерные для утра звуки: детская возня, Помрат под молекулярным душем. Хелейн, зевая, спрашивает, что запрограммировать на завтрак.

Помрат:“Я сегодня намерен уйти рано”.

Хелейн:“Ты считаешь, что это — хорошая возможность получить работу?”

Помрат:“Какая возможность?”

Хелейн:“Ты знаешь, о чем я! Та мини-карточка, которая у тебя в кармане! Человек, к которому нужно зайти, если ты без работы”.

Помрат:“А-а”…

Квеллен стал ждать дальше. Телеметрические приборы показывали необычную взволнованность Помрата, резкое повышение ударов пульса, даже повышение температуры кожи. Он, видимо, покраснел. Тем не менее он оборвал себя на полуслове, не сказав ничего о Ланое. Квеллен сделал еще один пропуск. Счетчик времени показывал, что он приближается теперь к реальному времени. Квеллен еще раз включил запись.

Помрат:“Ты можешь отвести меня к Ланою, правда?”

Монитор был запрограммирован так, чтобы дать предупреждающий сигнал, как только будет упомянута фамилия “Ланой”. Наступил едва заметный промежуток времени, пока компьютер анализировал речь Помрата, затем на пульте управления системы мониторов зажглась красная сигнальная лампочка. Зазвучал звонок.

К аппаратуре стали сбегаться техники.

Зуммер не унимался.

— Все в порядке, — успокоил их Квеллен. — Я продолжаю прослушивание. Только отключите эту чертову сигнализацию.

Квеллен весь подался вперед, у него вспотели ладони, когда он услышал, что его зять окончательно предал семью.

Помрат проехал в это утро весьма значительное расстояние, не зная, разумеется, что все, что он делает, передается в аппаратный зал Уголовного департамента и что записываются все его слова и даже пульс.

За последние несколько дней он задал очень много вопросов, главным образом до того, как в его тело было имплантировано “ухо”. Мини-карточки, рекламирующие услуги Ланоя, были широко распространены. Гораздо труднее было раздобыть информацию о настоящем местопребывании Ланоя. Но Помрат обладал упорством.

Он принял решение бежать.

Он взял все, что только смог. Разумеется, он собирался поступить подло по отношению к Хелейн и детям. Ему будет недоставать их. Тем не менее он был сыт по горло и чувствовал, что находится на грани психического срыва. Слова потеряли для него всякий смысл. Он тупо глядел на информационный видеоэкран, не будучи в состоянии уловить смысл тех новостей, графические символы которых он видел на экране. Буквы и слова стали для него извивающимися микробами.