Владимир Фалеев - Третий глаз

— Вагон с рельсов сошел, пойду посмотрю… Даша ладонью прикрыла глаза. Стремительность, с которой он покинул купе, ее испугала. Когда же она выглянула в коридор, там не было ни души. Тихо. Где-то за окнами галдели. Дрожащими пальцами пригладила растрепавшиеся волосы, как была в халате, так и заторопилась в тамбур. От переднего вагона тянулась вереница людей в фуфайках и спецовках. Инженеры стояли под откосом. Даша спрыгнула с подножки на песок, вошла в толпу, заглядывая под вагон, на колеса, как и множество собравшихся. Отшлифованные до зеркального блеска бандажи колес, похожие па обручи, зарылись в щебенку, расщепив на острые усы деревянные шпалы.

— Тащи горбуши! — командовали сбоку.

Двое в куртках — Даша в одном из них узнала Заварухина — полезли под вагон, согнувшись, укладывали поблескивающие стальные полозья на шпалы, прилаживая их вплотную к рельсам.

Сход вагонных или локомотивных колес на строящейся дороге не катастрофа: ехали медленно. Свежена-сыпанная земляная подушка, на которой лежит шпальная решетка, еще не утрамбовалась, не затвердела. Пройдут годы, пока земляное полотно спрессуется под тяжестью груженых составов. А сейчас оно еще то оседает, перекашивая решетку, то растрескивается, разводя параллельные рельсы шире положенного. И сход вагонов с рельсов дело почти обыденное.

Но Даша не знала этого. Ее била лихорадка, ей казалось, что вместе с людьми двух пассажирских вагонов она чудом избежала трагедии! «И остался бы Димка сиротой! А Зот… Почему он о крушении не предупредил?! Сбежал?» Всматривалась в лица — все спокойны. Ни паники, ни суетливости. Павел стоял возле вагона и курил, наблюдая за инженерами, за согнувшимся под вагоном Семеном. Да неужто Павел влюбился в нее с первого взгляда? Она не верила этому, но уже и не сомневалась в предсказании Зота Митрофанова. По-видимому, физинструктор хорошо знает характер Стрелецкого… Холодный взгляд Павла отстранял ее, не позволял даже задать вопрос. Павел повернулся к ней спиной, будто они незнакомы. Инженеры, что недавно угощали за столом, не узнавали ее — ни приветливого слова, ни встречной улыбки. Поежилась: «Видок у меня, наверно, еще тот: растрепанная, в халате. Что обо мне подумают…» Она уткнулась невидящим взглядом в промасленные рессоры. Сил приободриться не было.

Передний пассажирский вагон, скрежеща бандажами колес о стальные брусья, стал медленно взбираться по откосам вверх, накатываясь на рельсовые полозья. Но происходящее будто прокручивалось на киноленте и не касалось Даши.

Уже к составу подцепили служебный вагон, уже проводница о чем-то громко кричала вперемешку с хохотом — мужчины подбросили ее на ступеньку и не отпускали, уже к подножке подскочила Гончева, бусы сняла и, зажав их в руке, точно плетку или веревку, самоуверенно размахивала ими, целясь на поручни, до которых ей без посторонней помощи явно не дотянуться; но вот уже, деловито сунув бусы в карман, Виктория Филипповна подпрыгнула, ухватилась за поручень, из тамбура ей услужливо помогли подняться… А Даша все стояла ошеломленная.

…Опять поехали. Мелькал решетчатый березняк, сбегали к воде выложенные камнем откосы моста, трещал встречный мотовоз на разъезде, на соседнем пути, пропуская поезд. Восторженность, с которой выехала на рассвете из города, пропала, остались только мысли о том, что Зот предсказал какой-то холм и объятия Стрелецкого. Как Митрофанов догадался о любви Павла Николаевича к ней? Через свою совесть?

Вскоре вагон снова остановился. Из лесу, что углом подступал к железнодорожной линии, выскочил серым комочком заяц, он прижимал большие уши к спине и прыгал, мчась па перегородившие ему путь рельсы. «Куда же ты скачешь?» — едва успевала следить за ним Даша. А зайчонок уже залетел на соседнее шпальное полотно, запнулся, перекувырнулся и ушибленным клубочком лежал между рельсами. С криками, свистом бежали к нему парни в ватниках, в солдатских гимнастерках.

Опередив других, бородач в матросской тельняшке и в резиновых броднях ухватил зайчишку за уши и за дрыгающиеся ноги и вознес над курчавой головой. Взъерошенный пес запоздало выскочил из лесу, лаял, кружился у ног моряка.

Поезд прибывал на станцию Ягодную. Буднично белели за окошками щитовые домики слободки, прилепившиеся к кромке леса; темнели загнанные в тупик между кирпичных груд вагоны. Семен Васильевич помог Даше спуститься с подножки вагона, подхватил ее поклажу — баян и сумку.

— Как же я попаду на Шестаковку? — Даша спешила следом за долговязым Семеном, проваливаясь сапожками в гусеничные выбоины.

Не оглядываясь, Семен объяснял, что до станции Искерской еще километров тридцать, придется добираться автомашиной, там заночует в гостинице, а утром попуткой поедет в тайгу, на мост.

Зот должен был ждать Дашу. Она внимательно всматривалась во все, но нигде его не было. Послеполуденное солнце зависло над захламленной кирпичом и обломками досок автомобильной дорогой. Слабый ветерок перебирал листья березы. Желтый торец свежераспиленного бревна, груды торфа, вывороченные корни деревьев — всюду следы борьбы металла с землей и лесом. Но вот выводок брусчатых двухэтажных домов и щитовых одноэтажек образовал строгую прямую улицу. Предостерегающе позванивали в воздухе комары.

— Где же Зот Михайлович? — с досадой спросила Даша Заварухина. — Он обещал сопровождать меня на мост… Гнали утром, как на пожар, а теперь ночевать в гостинице…

Семен остановился, осмотрелся — вокруг никого; узловатая шея его покраснела, лицо налилось недовольством:

— Кто торопил? Пашки-то остерегайся. Ты командирована не для того, чтобы в гостинице подушки мять…

Кровь ударила Даше в голову.

Семен опять оглянулся по сторонам и заговорил негромко и ядовито: Павел самовольно распорядился строить Шестаковский мост, средства на этот мост незаконно сняты с другого моста — с Сузгунского, обман уже раскрыт, скоро сюда прибудет ревизор из министерства, и Стрелецкого выведут на чистую воду.

— Выходит, и Зот Михайлович, и вы, Семён Васильевич, наперед знаете, что станет со Стрелецким? — Даше хотелось защитить Павла Николаевича от нападок. — Вы завидуете главному инженеру? Сами поджигаете хутора, а потом сваливаете на кого придется…