Владимир Фалеев - Третий глаз

Кваша, тряся головой, тихо выругался.

— Когда Митрофанов на что-то намекает, то уши надо вострить, — громко поддразнивал бородача Семен Васильевич, подмигивая ему.

Даша начала понимать причину всеобщей сумятицы. Разрезая холм под рельсовый путь, как предусмотрено проектом, грунт вывозили на самосвалах; а Павел Николаевич приехал подгонять Квашу и вдруг признал породу вполне пригодной, чтобы забучивать ею выемку па Еланском болоте, которое начинается сразу за холмом. Теперь можно быстро наращивать земляное полотно в низине — и этот песок не пропадет, а тот, который возят из Казахстана на платформах, будет не нужен. «Но как Зот об этом догадался?» — недоумевала Даша.

И, словно слыша ее вопрос, Семен азартно затрубил:

— Научное прогнозирование! Предвидение! Вот загадка из загадок! — Он глянул на Павла Николаевича хитровато: — А вам премия пять тысяч… Каждый шофер мог бы эти деньги получить…

— Мы обращались ко всем строителям, чтобы они искали местные пески для забучивания ими выемок! — сухо бросил Павел, не поворачивая головы к Заварухи ну.

— А все-таки это Зот вас надоумил. Он предупреждал через Ивушкину. Можно на нее оформить рацпредложение.

— Конечно, конечно! — Кваша одобрительно топнул сапогом.

— Хватит об этом! — оборвал Павел. — Весь холм — в траншею Еланского болота, а денег никому платить не будем. Путеукладчик должен идти по пятам механизаторов.

Долго ждала Даша мужчин возле «газика». Нестройной гурьбой они медленно брели к машинам. Ковш экскаватора опять колупнул осыпавшуюся стену выемки. Толстяк Сергей Афанасьевич зычным голосом заматюгался на шоферов, требуя развернуть машины, жестами указывая им путь в сторону просеки; Даше показалось, что Кваша, сердясь на Павла, срывает злость на рабочих. Краем уха слышала она беседу Заварухина с Сергеем Афанасьевичем, который узнал от Семена две новости: о прибытии московского проверяющего и об ожидаемом смещении Павла с должности. Вот почему Стрелецкий тоже был сердит, а теперь приободрился! Но переживала Даша другое: как неудачно пошутил Семен Васильевич о том, чтобы оформить рацпредложение на Дашу… Шутка, всего лишь шутка… Миллион экономии даст Сузгунский холм, а премия пять тысяч. Если весь миллион — то это же целый магазин дорогих соболиных шуб! Скольких людей Павел Николаевич может облагодетельствовать на такие деньги — ой-ей! У нее захватило дух. И как же Зот об этом догадался? Почему он сам себе не нагадал этот холм? И почему он совесть называет третьим глазом?

В глазах Даши солнечные лучи в листве березы, примостившейся на краю болотца, у подножия холма, сверкали ослепительными бриллиантовыми подвесками, ожерельями, сережками; лучи, путаясь в кудрях ветвей, переливались, разбрызгивались искрами и гасли. Какой дом можно выстроить на такие средства, прямо в городе, на берегу реки, и сколько детей вырастить… «А ведь Зот правильно намекал, что я влюблюсь в Стрелецкого».

Опять инженеры разместились по машинам. «Нет, я должна сопротивляться своим чувствам к Павлу…» — размышляла Даша; она сравнила главного инженера с миллионером, и это ее успокоило: все миллионеры — жадные, обманщики, жестокие эксплуататоры, и Стрелецкий такой же.

Инженеры шутили, мол, Зот, по-видимому, обладает какими-то непонятными, прогностическими способностями, но не безошибочными. Павел Николаевич нашел не золотой клад, а обыкновенный песчаный холм. Впрочем, у многих людей обнаруживаются разные феномены: один — изобретатель, другой — композитор, третий — художник. Новые открытия людям дарит природа, когда ей захочется, она сама программирует талант, а человек лишь усовершенствует свои органы — глаза, уши, мышление… Все таланты и открытия. — от одаренности, от дара природного… И конечно, от совести…

А Даша думала: хорошо бы ей расспросить Зота о своей судьбе, быть может, у нее тоже есть какая-нибудь одаренность, которую можно развивать. Вот если бы она, Даша, где-то нашла пять тысяч рублей, то положила бы на сберкнижку, позаботилась бы о своих будущих детях; а ей хотелось иметь много детей, чтобы они окружали ее, и она уже различала своих будущих сынков и дочек по голосам, звала их поименно: Прошка, Мишка, Кузя… Она мечтала, чтобы дети ее носили имена деда, отца, бабушки, матери… И ночами, в бессонницу, возникало желание завести Машеньку. Она надеялась поговорить с Зотом о своей судьбе или узнать, как ей самой планировать свои дни.

Вереница машин, подпрыгивая на колдобинах, въехала в густой сосняк, который обрывался у оголенного, без камышей и кустарника, озера; на берегу сгрудились крепостью вагончики, за плотную их стену, внутрь городка, можно попасть через единственные ворота с деревянной аркой, на которой темнела мазутная надпись: «Мехколонна». На узкой улочке меж вагонами Даша поискала взглядом Зота. Тут, как в городском проулке, играли шоколадные от загара дети, сновали чумазые мужчины в спецовках и нарядные, в коротких юбочках, в лакированных туфельках девушки и женщины. «Догадается ли Зот ждать меня здесь?» Прострочила дорожку по пыли до углового вагончика, завернула за него и, обнаружив сразу два проулка, оробела: тут легко заблудиться. Что ни вагончик, то вывеска: «Душевая», «Продуктовый магазин», «Вагон-клуб», «Промтоварный магазин». Часто отворяющиеся двери вагонов-магазинов манили узнать, чем торгуют, но мысль: вдруг-то вынудят ночевать в «вагоне-гостинице» — портила настроение. Ей вспомнились разговоры о пожарах в тайге, о двух спаленных хуторах, и она стала думать, чем же эти вагоны лучше щитосборных домов. Воздух гудел от назойливых мух. Прошмыгнув в боковой проход, Даша совсем потерялась, но, к радости своей, заметила у вагона-магазина высокую фигуру Семена Васильевича, окликнула его:

— Семен Васильевич, как же физинструктор угадал про рацпредложение Стрелецкого?

Семен взмахнул руками, словно дирижер, потом указал на небо:

— Мутант! — сказал жизнерадостно. — А песок хороший! Пашка удачливый… пес… Самолюбивый, а тебя послушал, пригляделся к холму… Впрочем, если дурака назвать мудрецом, он станет изрекать истины. Верно? Если труса объявить героем, то он потребует себе наград…

— Завидуете, — поморщилась Даша.

— Он мою идею ценою в миллиард загубил, а свои пять тысяч не упустит… Иди пообедай, а потом я тебя отправлю тихохонько подальше от диктатора… Смекаешь? Никакой Митрофанов не разгадает…

Семен Васильевич настроил Дашу на озорство и дерзость: ей захотелось проявить независимость и своеволие. Слободу механизаторов она покинула тайком, в семь вечера, не повидавшись с Митрофановым. Было еще светло. Она сидела в кабине громоздкого самосвала с небритым водителем; пока выезжали из вагонного городка, пригибалась пониже, чтобы ненароком ее не заметили инженеры из свиты Стрелецкого.