Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

Обо мне и моих обстоятельствах знали; благодаря местным и совместным стараниям я окончательно выпала из андрской колоды. Разумеется, и Арт не к безволосым аниму шел со своими расспросами.

Явился он в к вечеру дня коронации. Мог бы, пожалуй, и раньше, но на улицах было полно мильтонов(городского народного ополчения) и полицаев, а к тому же сын мой сильно любопытствовал. Мы тоже таились: последнюю неделю мунки драили Собор без передыха, наводя окончательный лоск на свою работу, а потом их прогнали, наотрез заказавши дорогу к храму. Уже абсолютно лояльные андры осматривали его на предмет обнаружения засад, снарядов с дистанционным управлением и подобных сюрпризов – Дом Бога считался местом хотя и святым, однако неблагонадежным. Ведь даже не того боялись, что в нем искали, – его самого, тех неописуемых свойств, которые он время от времени проявлял. Целые куски колоннад исчезали или появлялись вновь, на пустом месте возникали новые коридоры и тупики, купол изнутри был куда выше, чем снаружи, и этого не могли изменить никакие трудоемкие и путаные промеры; Дом как бы все время пытался то ли раскрыться, то ли схлопнуться наподобие развертки пятимерного куба.

Шествие прошло довольно близко от старой усадьбы. Задумал ли так король Мартин Флориан специально, чтобы убедиться в том, что нас с Бэсом там нет, или то исполнялся отрепетированный веками номер? Скорее последнее. Марта должны были давно предупредить, что мы ушли. Прощался ли со своей скорлупой? Тоже вряд ли: он не так сентиментален, хотя возможно и обратное: излишне чувствителен, боится не совладать с противоречивыми эмоциями, как во время того визита.

Я слежу за процессией с почтительного расстояния – меня за пяток монет устроили на крыше одной из мункских инсул рядом с антенной. Золото, пуховая белизна, алая краска мантий и мятлей, покачивающиеся хоругви, пыль. Величаво выступают вороные и караковые фриссы с заплетенными гривами, расчесанными хвостами, в пурпурных попонах до самых копыт, в наузах со страусовыми султанами. Идут иереи и иерархи: снова белое с золотом, митры и епитрахили, все они ведут соборную партию речитатива, и округлая, тягучая благость слов струится из бород. На грани сказки и реальности ошиваются бойкие и тощие кауранги, ныряют под ногами, отпускают свои собачьи шуточки – их почти никто не шпыняет, ведь на королевском торжестве самое место шутам и шутихам. Мой Арт сходил с ними, постоял у самых пилонов, где завязал контакты, и вернулся вместе с теми псами, которые жили в нашей нищей коммуне.

Мы с сыном расцеловались и облизались. Потом он доложил мне об увозе Серены то, что видел, а о церемонии в Храме – то, что слыхал.

По его словам, король принял миропомазание и корону от архиепископа и уже готовился принести присягу непосредственно Творцу, как неожиданно от одной из внутренних «сталактитовых» колонн отделился Владетель, один, без сопровождающих. Многие опешили – его внезапный отъезд ни для кого не был тайной, – но не кунг Мартин. Итак, повинуясь еле заметному жесту Эрбиса, они взошли на Скалу, и вассал вложил стиснутые руки в ладони сюзерена.

– Хотел бы и я сделать с Эрбисом кое-что похожее, – показал Артханг свои белые клыки. – Только чтобы убедиться, что руки у него теплые и живые. Это ж надо – мало того, что появился ниоткуда, будто в Годы Преданий, он еще и исчез прямо в Соборе, зашел в тень галереи и растворился!

– Глаза, должно быть, отвел, – поддакнул Бэсик, – а потом вошел в искривление пространства. Они, инсаны, такие: для них любая земля не плоска.

Еще всеми было замечено, что ни Серена, ни королева-мать не присутствовали. Простонародье сплетничало, что кунг разгневал обеих, и многие уже изо всех сословий были недовольны тем, как он присягнул: оказывается, клятва на Камне Учителя считалась крамольной, языческой и вообще не слишком обязывающей. Однако еще более многие, напротив, хвалили королевскую смелость.

– А вообще, мама Тати, Псам не нравится, чем пахнет вокруг, – сказал Артханг в заключение. – Каким-то подлым андрским замыслом и сговором, который не относится прямо к ним. Не знаю.

– С Молчунами советовались?

– Их недаром удалили. Как правило, они могут читать только лицом к лицу. Но Перигор, по его словам, слышит настроение толпы и еще какой-то одной особенной андры, которая ему друг. Предупреждает о безликой беде для тебя – не совсем тебя, но твоих друзей.

– Ладно, со мной это не впервые. Попробуем не спать эту ночь – дальше здешнего места в Шиле никак не уйдешь.

Однако мы, похоже, на полчаса придремали. Вдруг я проснулась – оттого, что необычный свет лег на веки и отразился в моем сне. Сон слез с меня, будто луковая шелуха, и я вскочила на ноги. Тревожно переговаривались наши бродяги. На остриях небоскребов метались рыжие языки огня, зарево окольцевало горизонт, и оттого чудилось, что пожар охватил весь Шиле-Браззу.

– Где это? – спрашивали мы друг друга.

– Навроде недалеко отсюда. Точно, это Княжкин Пустырь! Во время последней торжухи нечаянно занесли.

– Враки. Мимо-то прошлендали, верно, только забор вон где, а его старый дворец – аж вон от него где.

– Брошенная усадьба! – вырвалось у меня. – Боже, помилуй кошек!

Артханг уже без разговоров взял в карьер, мы с Бэсом пустились вослед. Его коротенькие и жирные ласты с волнения отказали в два счета, пришлось в который по счету раз тащить на руках.

– Взрослые – не беда, – бормотал он, принюхиваясь. – Там же дети во всех укромных местах.

– Я предупредила, – в тон ему повторяла я, – может быть, обошлось.

– Никто не сжигает пустой оболочки, ина Тати.

Он был прав, что бы ни значила эта его правота, и убеждаться в ней было бессмысленно. Только нам во что бы то ни стало нужно было видеть все, что бы там ни оказалось. Манкаттов любят одни манкатты, вспоминала я ходкую андрскую пословицу… Кошек не любили за то, что они не давали вовлечь себя в человеческие игры, и теперь это отольется, говорила я себе… Другие андры и мунки, в большинстве местные, спешили туда же, куда и мы. Мимо нас с ревом и воплями неслись оранжевые пожарные машины, и казалось, что их больше, чем людей.

Дом был поставлен на порядочном отдалении от ограды, и простолюдины могли любоваться зрелищем гигантской огненной горы сколько влезет. Они загодя, еще до прибытия машин, заполонили пустырь, облепили забор и пробовали на него карабкаться – щели в нем забили, я так думаю, вскоре после моего отхода. Тушить никто и не пытался: ни люди, ни машины. Сад был темен – пожар туда пока не перекинулся, только слегка коснулся верхушек, – и временами вспышки пламени выхватывали из тьмы то одно, то другое дерево. Тогда все могли видеть черные комочки, которые свернулись в развилках ветвей.