Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

Он неторопливо сошел с седла, бросил повод на шею Иоланте. Та двинулась за ним. Казалось мне (и, наверное, так и было), что, пока он ехал городом, и те, кто числился в его противниках, и те, кто любил его несмотря ни на что, и наши сторонники – нет четких границ между этими тремя группами – были одинаково повергнуты в изумление.

Мы высыпали навстречу кто в чем был, образуя живописную группу: все, кроме БД. Он просто вышел, никуда не торопясь.

…Осанка царя царей, темное, в неглубоких морщинах, лицо, бесстрашные, почти белые глаза под светлыми бровями, белокурые – или совсем белые? – волосы расплетены и распущены по плечам, стекают из-под широкого головного обруча. Протекшее время отразилось в нем куда больше, чем во всех нас.

– Я явился, чтобы Двенадцать судили меня по моим делам. Меня, но не мой народ.

– Никто не покушался на твой народ, – возразили ему в один голос.

– Избавляя вас от необходимости рыскать по моим следам и мостить болотные гати костями, я, видимо, заслужил благодарность, но ее не требую.

– Почему ты решил, Мартин, что мы собирались тебя искать? И зачем, по-твоему, – чтобы расквитаться? – спокойно спросил БД.

– Или просто потому, что такое в обыкновении всех завоевателей и победителей, – добавил коваши Перигор. – Верно?

– Нет; в душе я знал, каковы мои противники. Я просто надеялся, что кто-нибудь из вас догадается снять с меня мое бремя, – ответил Мартин. – Смотрите сами! Я победил Владетеля Эрбиса и задержал его на моей земле, а он протек через пальцы и вернулся с иной стороны и с иным оружием, чем я знаю. И все-таки, думаю, даже сейчас он еще не разбил меня, а только оттеснил на поле. Я победил брата, в котором видели врага истинной веры и претендента на престол, а он, придя оттуда, откуда никто не возвращается, уничтожил ложную и внешнюю религию своих сторонников и также тех, кто был вначале его врагами, но потом устыдился; и тем увенчал мое же дело. Ибо я всегда мечтал, чтобы ложное стало правдой, внешнее – прошло внутрь. Да, смотри, я же не ношу золоченой буллы на цепочке, Даниэль, как носили все, и никогда не выставлял наружу то, что внутри меня! – Мартин рванул ворот.

– Я заключил союз приязни с прекрасной Сереной, – продолжал он в тишине, – не думая ни пленить ее, ни неволить; нашелся тот, кто решился и на то, и на другое. От этого удара в ней пробудилось то, что я хотел разбудить нежностью. Но скажи, Обладательница Силы, разве Эрбис пытался забрать у меня твое кольцо? Разве он посмел до него дотронуться, когда я сам кинул его вам под ноги?

Мои инсанские неразлучники резко и почти незаметно переглянулись, не повернув головы: не будь я сама кхондкой, не обратила бы никакого внимания.

– Я хотел настоящей победы, чистой религии и истинной любви – и добыл их. И вот, дважды и многажды победившему стало невмочь нести бремя одинокого торжества. Выигравший не может жить без расплаты. Я в конечном счете одолел вас всех, настоял на своем, – а теперь хочу пожать плоды этого.

– Чтобы настоять на своем еще раз.

Не знаю, что имел в виду Даниль, однако Серена, поясняя, шепнула Эрбису:

– Помнишь, я рассказывала сон о тебе и близнецах?

– Побежденные вернулись, чтобы судить победителя – вот парадокс, достойный твоего пера, брат!

– Не называй так Даниля. Брата ты предал, – сухо мурлыкнула Киэно.

– Это сделал король с претендентом, но не брат с братом и не человек во мне с человеком в нем. И если теперь вы не признаёте меня ни за короля, ни за брата, – отвечает просто человек, целостный человек, ибо я больше не хочу делить себя натрое!

– Как думаешь, отчего мы отказались ловить тебя, как, впрочем, и всех твоих приспешников? – вмешался Эрбис. – Мы вовсе не судьи и не хотим ими быть. Это ты нас вынуждаешь.

– Но тогда уж мы предъявим к оплате накопленное, – сказала Эрмина. – У нас всех счеты с тобой, и немалые. Теперь, коль скоро нет ни государя, ни родича, один голый человек на голой земле, забыть о них, этих счетах, было бы для нас облегчением. Ты наваливаешь на нас тяжесть. Ну конечно, только о себе самом и суть твои помыслы.

– Ты ловко перенял мою манеру рассуждать о победе и поражении, – добавила Серена с неясной усмешкой. – И, наверное, хитришь. Ведь если победивший по существу проиграл, то и тот, кто судит, – сам осужден. Брось. Проиграл ведь ты, так нам еще тебя и наказывать лишний раз, что ли?

– В общем, коли уж приехал и еще Иолу нам привел, устраивайся поблизости, как знаешь, – подытожил БД. – Сегодня проще палатку тебе поставить, чем найти сговорчивого альфариса или конька – назад уехать. Народ вокруг подобрался, видишь ли, не такой, как мы, всепрощающий. Стражу поэтому приставим и объявим, что ты есть наша, командиров, совокупная священная собственность. Вокруг так и снуют всякие юные кабанчики и кхонды, а также свежеперекинутые снежнаки, которым охота хоть чем ни на то отличиться, а в твои отношения с подданными и поддатыми и вовсе никто не вдавался, натянуты они или не очень. Так что не обессудь. Проголодаешься – дай знак конвою.

– Да не будет он питаться, в таком расстройстве чувств! – заметил практичный Бэс-Эмманюэль.

– Его дело. Можно сухим пайком выдать, а воду, чтобы размочить, в пластиковых флягах, – ответил ему Хнорк. – Полевую кухню развернули шикарную, сам курировал. Обидно, если напоследок пренебрежет.

Мартин встретился с моими архаическими солнцезащитными очками взглядом, в котором сквозило отчаяние:

– Они вышучивают меня, дама Тацианна. Вы, хотя бы раньше, ценили меня по достоинству.

– Это не самое плохое, Мартин, когда вышучивают. Относиться так к кумирам – нормальное дело. Расцени как черный юмор и успокойся, – ответила я. – Отойди с миром и постарайся хотя бы выспаться, а завтра посмотрим, что делать с твоей добровольной сдачей. На торжественную церемонию можешь не рассчитывать: мы народ простой, лесники, болотники и пустынники, и ни в чем таком не смыслим. А вот на рассмотрение по существу рассчитывать можешь. Если решим тебя судить, отнесемся к этому так же серьезно и основательно, как ко всему, что делаем на этом свете. Так что не беспокойся. Да, и не вздумай рук на себя накладывать – в этом, поверь, не более смысла, чем сойти с транспорта не на своей остановке и в незнакомом месте.

И, представьте, он послушно вытащил из-под плаща вершковый кинжал и протянул мне, будто сдаваясь на мою милость!

На следующее утро мы, заранее не сговариваясь, выпендрились в самое свое лучшее; опять-таки не считая БД, который ходил зимою и летом одним цветом. Получилась некоторая разноголосица, потому что, конечно, у нас в багаже случились вещи неплохие и даже прямо-таки роскошные, но не совпадающие по стилю. У Серены – газовый шарф, затканный снежинками; у меня, помимо того самого александритового колечка на пальце и футляра от очков в руке, – оплечье из золотного кружева; Владетель надел поверх чапана кирасу с серебряной чеканкой, а Артханг имел для своего человеческого образа непробиваемый жилет андрского образца, безразмерный, но зато с вышивкой: у него с юности была слабость к полицейской амуниции. Хнорк с помощью дам нацепил ошейник из самоцветов, а на передних копытах самолично выжег довольно изящную татуировку. Мунк заплел гриву аж в две смежных косицы и перенизал их для вящей крепости кольцами вплоть до висков; кстати, поверх своей личной нагрудной и наплечной шерсти на нем были толстые штаны и куртка с металлическими накладками. Варда только два дня назад завили крутым штопором и подровняли хвост и гриву, а теперь еще и челку начесали на самые глаза. Попона у него была из многоцветной архиерейской парчи. Бэс-Эмманюэль перепоясал пузцо орденской лентой, зелено-бело-сиреневой, а на ошейнике имел щиток с изображением то ли скалки для теста, то ли намотанного на трость бумажного рулона; как он пояснил, то были цвета и герб дома Арья. Хрейя решила вопрос о нарядах легко – предстала горделивой Белой Волчицей. Серена одолжила ей по браслету на каждую лапу: спереди были платиновые с халцедоном, сзади орихалковые с черным жемчугом. Даже Эрмина, хоть и говорила, что ставит на себе крест (или все-таки шар?), отыскала в гардеробе нашего хозяина лиловое муаровое платье его бабки, которое только самую малость посеклось по шву.