Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

И хотя возились мы не слишком долго, Мартин Флориан вытребовал нас к себе так рано, что никто не успел с чувством позавтракать.

– Нечистая совесть – что шило в кармане и блоха на аркане, – с чувством произнес Бэсик-Эмманюэль, – вволю колет и кусает. Хоть бы клочок ржаной коврижки дал перехватить: на зубах пищит, в животе сиротливо, а коврижка, между прочим, с корицей, жженым сахаром и тертыми орехами.

И вот Мартин стоит перед нами, держась за спинку своего кресла, – в столовой особняка, самом большом и удобном помещении, которое почти полностью занял кипарисовый стол овальной формы.

– У вас есть какие-либо пожелания к составу суда и ходу следствия? – спросила я. За неимением желающих роль распорядителя взяла на себя я, оттуда и официальность моего обращения; тем не менее, в процессуальной стороне и я почти ничего не смыслила. Знала только, что в мою обязанность входит связывать воедино вопросы и ответы.

– Да. Пусть говорят все, кому есть что сказать, но окончательное решение примете вы – как старшая.

Невелика честь. Он что, посчитал, что даже Владетель Эрбис моложе меня годами?

– Принято. Теперь мы говорим по очереди, начиная с моей правой стороны, а я подвожу итог сказанному. Король-монах?

– Я его прощаю без натуги: нельзя наказывать за добросовестную ошибку. Я был в его, Мартина, глазах разрушитель Храма, и иного решения он принять не мог. Даже в том смысле, что тогда всецело положился на чужое мнение и отказался от королевского права меня помиловать. Ну и, конечно, – как можно судить за мою смерть, если я живой?

– Еще как можно, – буркнула я. – Бывали многие прецеденты. Для суда важен не факт, а намерение.

– Как можно вообще судить брата? – спросила нас Серена.

– В твоем вопросе два смысла, – ответил ей БД. – Он смог – я не смогу.

– Мне он не брат, Даниль. И у тебя с ним было то, что называют сговор: он позволил тебе принять на себя чужую вину. Экий маркиз Поза! Или – смиренный назорей.

– Ты читала Шиллера? – быстро спросила я.

– Учитель показал, как ее играют на сцене. Смысл в том, что такая жертва как бумеранг. Вот Мартин и вернулся – принять на себя тяжесть своей уступки. Это почти рок; что мы можем предпринять, кроме как согласиться на это? Я не знаю: у меня мало опыта в подобных делах.

– Брата он не убивал, он всего-навсего его предал, если толковать расширительно. Предал суду других, когда мог решить сам. Но это не мое дело! Мне важно, что мой раб нарушил вассальную присягу. Ну, положим, он этого хотел и даже заложил в основание клятвы, – заговорил Эрбис. – Схитрил. Ради чего – я понимаю и уважаю. Только из его первенца свободы пока не вышло ничего путного и, боюсь, не выйдет, разве что наши кровные союзники перевернут эту страну на свой снежнацкий лад, сделав ее верх ее низом и ее лицо – ее изнанкой. Метанойя, положим, у них получится недурная, однако за неуправство мятежному вассалу раньше и впрямь голову рубили. Не за самоуправство и не за мятеж, подчеркну, а за их последствия. Потому что по плодам узнается дерево, и удачный привой – повод к тому, чтобы сохранить дичку жизнь.

Он хищно погладил саблю.

– Такая смерть – чистая; в ней есть что-то окончательное и успокоительное. Уж не воскреснет, как кое-кто из присутствующих. Хотя как сказать: поговаривают, что головы после усекновения мигали, гримасничали, даже молитвы шептали беззвучно… некто по имени Денис вообще ходил с головою подмышкой. Впрочем, то был вали, друг Бога и святой, а перед нами иной случай.

– Он храбр, Владетель, – вступился Вард. – И великодушен: при Сухайме пощадил нас всех и даже не утеснил нашу свободу.

Они с Иолой были единственные, кто даже не пытался взгромоздиться в кресло. Хнорк и то подвинул сиденье к стене и положил на стол свою авторскую копытную инкрустацию.

– Да, не утеснил; но лишь ради женщины, – кивнул Эрбис. – То не заслуга, а гордыня; а если кого и заслуга, то луноликой госпожи Серены, которая тогда прекрасно торговалась. Мои воины ведь были не менее кунга храбры и велики душой, оттого и пошли в рай. Что же, Джанна вместит всех праведников, и там, я полагаю, недурное обиталище.

– Отчего замолчали: больше нечего вам ему напомнить? – сладко проговорила Киэно. – Как его прихвостни с кошками расправились. Не он прямо, так кто же такое прямо прикажет, ответьте мне? На поверхности души такие желания не проступают, а в глубине еще как сидят, будто гвоздь! Вот в память о поджоге дома я бы… нет, не убила, но глаза ему выцарапала точно. По закону древних персов, чтобы на трон более не претендовал. Вот это было бы окончательным решением вопроса.

– А в память о давней охоте я бы его клыком забодал, – в том же стиле выразился Хнорк. – Ополчиться на главу семейства… мужа семи жен и отца по меньшей мере семидесяти двух поросяток… А еще говорят – по свину и свинство. Эх, упустил я свой звездный час, и бесталанно! Верно говорят, дважды в одну речку на зайдешь.

– Я так понимаю, сукк согласен со мной, что обвиняемого жизни лишать не стоит? – спросила Киэно. – Или так мне кажется из-за того, что им употреблено сослагательное наклонение?

– Хватит филологии, – перебила я. – Артханг, говори ты.

– За штучки с сестрой я бы ему раньше на поединке глотку перегрыз, как предателю, – ответил Арт с полной невозмутимостью, – только надоело в волках гулять, а саблей я плоховато работаю. Ах, мама, то есть уважаемый председатель, вы и не застали таких обычаев, и слыхом о них не слыхивали? И тому, как он Серену всячески склонял поддержать свою аферу, тоже не были свидетелем? Возомнил свое право исключительным и в самом деле исключил из него всех, кого мог, даже Владетеля. Кольцо у него, видите ли…

Кольцо. Я скосила глаза – оно было на руке Мартина по-прежнему, и густо-алый цвет широко горел на всех его гранях.

– Словом, за чем явился, то пусть и получит, – кивнул Багир. – Негоже его разочаровывать. Верно, Бэс-Эмманюэль?

– Мне-то не за что мстить, – кротко сказал наш вечный молодожен. – Разве что ногой разок пнул, когда в гости к хозяйке шлялся. Хозяина тоже вон сослал – так господин Шушанк ведь не против, отшельничает в свое удовольствие. С почтенным Бродягой подлое сотворил… Но за это где уж нам, кобелям необлизанным, счеты сводить, коли сам БД не хочет. Так что я вроде как устраняюсь из обличителей. Самоотвод.

Дух гаерства неистребимо витал над нашей компанией, и я слегка поморщилась: это становилось почти недостойным.

– А ты, Иоланта, что скажешь? – спросила я далее по кругу.

– Я вообще высказываться не буду. Тут перешли на личные обиды, а я ничего, кроме добра, от кунга не видела. И ведь я его сюда привезла по его воле и настоянию, не для того, чтобы с ним случилось худое, понимаете?