Ольга Онойко - Море Вероятностей

Тэнра кивнул и ушёл – так же неслышно, как появился.

Вася лёг на диван и завернулся в плед.

На самом деле думать о ни о чём не хотел. Он уже измучился, размышляя над задачами, к которым не мог подступиться. Это была ещё одна безвыходная ситуация, в придачу к той, в которой они оказались: разум его бился, как в клещах, между двух неразрешимых проблем, и в этом беспомощном трепыхании таяли невеликие Васины силы. Он старался не вспоминать о Цинкейзе или хотя бы думать о ней как о враге, хакере, скиталице рядом с чудовищным Чинталли. Он понимал, что если даст волю чувствам, то просто потонет в слезах и соплях и станет окончательно бесполезен. Цинкейза промелькнула, как золотая грёза, и исчезла. На этом всё.

А второй проблемой был сам Чинталли и угроза, исходящая от него. Полохов не знал, что с этим делать. Он рассчитывал на мощности Кайе и на советы Цинкейзы, а теперь опять остался один.

От усталости его клонило в сон. Не мешали даже солнце и ветер. Что‑то подсказывало ему о приближении нового приступа болтанки, но это Васю даже радовало. Ощущения при болтанке бывают самые паршивые, но ливень избыточной информации способен встряхнуть мозги, дать возможность по–новому посмотреть на проблемы. Хуже ему уже не станет, а если повезёт, придут какие‑нибудь идеи.

Вася закрыл глаза. Заснул он быстро, и какое‑то время просто спал, без всяких видений.

Потом ему приснилась Цинкейза.

— Ну, ничего вам особенно не грозит, — насмешливо говорил Аспирант. – У Аналитика нет приказа вас атаковать. Перекантуетесь пару вечностей в каком‑нибудь углу, двинетесь умом немножко. Это полезно, это расширяет горизонты. Один такой провалился куда‑то, искали его, нашли через тысячу лет субъективного времени: он пел песенку и прыгал на одной ножке. Так до сих пор и прыгает.

Ворон, сидевший у Аспиранта на плече, сказал:

— Даниль.

— Что? – сказал Аспирант.

— Не надо. Мне не нравится, когда из меня делают зло.

— Твоё мнение бесконечно важно для меня! – воскликнул Даниль.

Перед ними стояли студенты, первокурсники Института, бледные и подавленные. На Аспиранта они смотрели враждебно. Вася узнал несколько лиц. Эльвира ничуть не изменилась с тех пор, она выглядела такой же уверенной и холодной, какой её помнил Вася. Рядом с ней с ноги на ногу переминалась Цинка – испуганная, со скромной причёской. Высоченная рыжая Инмаркамер побелела так, что даже прыщи стали серыми. Фир Ле Саон озирался с таким видом, словно не понимал, где находится.

Ворон–Аналитик на плече у Аспиранта был, по всей видимости, одной из минимально вырожденных копий. Или даже подлинником.

— Не верьте ему, — сказал ворон студентам. – Он так шутит.

— Дурак! – возмутился Даниль. – Они не станут бояться и не станут концентрироваться. Всё насмарку.

— Я не обещал, что будет легко.

— В следующий раз, — проворчал Даниль, — я замотаю тебе клюв изолентой. Или заткну этим… шариком для сексуальных игр. Тебе не понравится.

— Кар, — очень укоризненно сказал ворон.

— Что кар? Что кар?! – возопил Даниль. – Мало ли кто кар? Я, может, тоже кар!..

Картинка сменилась.

Теперь почему‑то говорил Фир Ле, уже спокойный и полный достоинства, ещё не инженер Лабораторий, но уже не взъерошенный новичок.

— Ты понимаешь, у нас теперь новая традиция: ронять первокуров в сознание Аналитика и ждать, в каком виде они оттуда вылезут. Зачем это делается? А затем, что в Море Вероятностей нет более агрессивной среды, чем разум аналитического супермодуля. То бишь, конечно, в Море всё есть, но искать аналог придётся так далеко от хайлертовой границы, что ни один вменяемый человек туда не полезет. Там уже не гуманитарные вселенные, там людей вообще нет. Не нужно нам туда. Так вот: внутри Аналитика непрерывно какая‑то движуха происходит. Мерность пространства меняется, время задом идёт, субреальности моргают, вектор гравитации скачет. Ерунда неведомая копошится, щупальца какие‑то шурудят. Короче, укачивает там сильно и тошнит всех. А куратор тянет направляющие. То есть он должен это делать. Но направляющие бывают разные. Ворона делает тропинку с перильцами. Старик – вообще крытую галерею: идёшь такой пафосный, смотришь на буйство стихии как белый человек. А Аспирант нитку даёт. Вот просто нитку, и всё. Ползи вдоль. Я ему говорю: Даниль, тут девушки, им плохо. Мы первокуры, нам перильце положено! А он и отвечает: кто ноет, тому положено в два раза быстрее. И всё в два раза быстрее… Я блевал.

Вася ему посочувствовал. Но Фир Ле Саон давным–давно закончил Институт. Он работал в команде главного инженера Лабораторий.

Во второй раз картинка сменилась так резко, что Полохов вздрогнул.

Он снова оказался на Эйдосе, в Ньюатене, и не мог понять, куда сдвинулся по временной линии, и сдвинулся ли. Неужели он действительно спал так долго? Стояла глубокая ночь. Бесплотный, умалившийся до абстрактной точки, всевидящий, Вася парил в тёмном небе между двумя звёздными морями, природным и рукотворным. Ярко освещённый городской центр под ним выглядел завораживающе красивым. Неподалёку от Башен Эйдоса, над проспектом Первооткрывателей летел на седловой авиетке толстый парень и разговаривал по телефону. Этого парня Вася никогда прежде не видел, но болтанка немедля снабдила его всеми фактами, какие он хотел и не хотел бы знать о Ласвеге Джеве.

— Да, — говорил Ласвег, — я продаю байк… Конечно, жалко! Я его два года вручную собирал, языком облизывал, второй такой машины на Эйдосе нет! Вообще нигде нет! Конечно, я хотел его взять на Землю. Но ты представляешь, сколько это места в багаже и сколько оно стоит? Оно стоит как квартира! Мы с мамой на багаже решили экономить. Всё, что можно, в деньги перевели. В общем, я продаю байк, это очень срочно. Мы с мамой валим отсюда в ближайшие дни. Мне повестка пришла! На курсы молодого бойца. С последующим зачислением. В Первую Ньюатенскую добровольческую бригаду. Вот как мне это надо! – Ласвег резанул себя ладонью по горлу.

В этот момент на багажник его авиетки упало сверху что‑то цепкое и тяжёлое. Машину сильно качнуло, она зарыскала, но тюнинг у Ласвега был взаправду хорош, и авиетка быстро выровнялась. Скорчив рожу, Ласвег обернулся.

На хвосте его байка сидел какой‑то мужик.

Молодой парень, почти мальчишка, тощий и бледный, как смерть. Он неприятно ухмылялся. Во рту поблёскивали длинные кошачьи клыки. Ласвег так ошалел, что ничего не мог сказать и только судорожно икнул. Посреди неба! На быстро летящей авиетке! Какая‑то загробная тварь!..

— Хорошая у тебя машина, — сказала тварь и разулыбалась ещё шире. – Мне нравится.

— Ты кто? – почти беззвучно выдохнул Ласвег.

— Что именно тебя интересует?