Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

Взгляд упал на руку Бирюка. Я в задумчивости потрогал ее. Ледяная, окоченевшая.

— Ты не против, если я твоего мясца позаимствую? Кровью уже ты со мной поделился. Второй раз выручаешь, если б не вы, ребята, я б уже теперь окочурился.

Бирюк не возражал.

Ударом ножа я отрубил ему пальцы и бросил в пустую банку из-под тушенки, засыпал снегом. Когда разварится — должен получиться неплохой бульон.

Вышло и в самом деле неплохо. С янтарной жиринкой, наваристо, горячо… Жилы, правда, не сварились, пришлось вытянуть и выбросить. Ногти тоже долго выдирал. Зато мясо с костей отошло полностью. Сладковатое, немного похожее на курятину, оно обладало неповторимым ароматом и привкусом. Я долго смаковал каждый кусочек, обсасывал фаланговые косточки… Протянул кусочек Бирюку:

— Хочешь? Твои же пальцы. Попробуй…

Тот молчал. Я не без труда раскрыл его окоченевший рот и запихнул туда кусок отварного мяса. Надо было второго оставить в живых, чтобы накормить жарковьем друга. Но что теперь жалеть задними мыслями… В следующий раз учту.

После ужина мною овладело расслабленное, умиротворенное состояние. Кажется, за последний год никогда я еще не пребывал в столь уравновешенном расположении духа. Даже на Кордоне, охраняемом круглосуточно со всех сторон, забившись в какой-нибудь подвал, не чувствовалось такой безопасности и гармонии — внутри и извне. Казалось, сама Зона охраняла меня, или я сам стал частью Зоны. Не было ни одиноко, ни страшно посреди черной заснеженной ночи. Потрескивание дров навевало медленные приятные мысли, горячий бульон согревающее растекался по жилам, со мной рядом сидели два приятных молчаливых собеседника, внимательно наклонив головы. Совершенно не верилось, что еще утром я практически умирал. И, когда вспоминал об этом, казалось, что все было не со мной, или просто-напросто снилось. Впрочем, думать о том совершенно не хотелось. Я и не думал.

А утром погода совсем прояснилась. Несмотря на погасший костер, я практически не ощущал холода. Отрубив у Бирюка пальцы со второй руки, позавтракал, и засобирался в путь. Возвращаться я не планировал, поэтому не стал скрывать следы своего пребывания. В конце концов, если кто-то и явится, меня не отыщет. А скорее всего, трупы найдут хищники.

Хотя снег местами доходил едва ли не до колена, идти было совсем не тяжело. Я только удивлялся: как успело намести всего за несколько дней. Теперь же небо сияло пронзительной синевой, а ослепительная гладь белого поля простиралась до самого горизонта. Справа белел заснеженный лес, я старался постоянно держать его в поле зрения, чтобы снова не пойти по кругу, как это было в первый раз. Впрочем, однажды все же забеспокоился, когда вдали увидел уже знакомый мне прозрачный шар, но быстро успокоился: не этот, другой.

И снова меня поразила странная перемена: как только я подошел ближе, шар из прозрачного вдруг как-то незаметно сделался совершенно черным. Брошенный снежок, как и вчера, бесшумно исчез внутри. И только. Когда же я отошел всего на несколько метров, шар вновь начал приобретать прозрачный вид. Стоило же мне приблизиться — чернел.

— Черт знает что, — сказал я вслух, желая отогнать тревожное предчувствие. В самом деле, мало ли причуд уготовила человеку Зона. А сколько ожидает своего часа у нее в запасниках…

У самой кромки леса возникло небольшое снежное облако, донесся невнятный шум. Что бы там ни было, а встречаться с этим в открытом поле у меня не было ни малейшего желания. В который раз пожалел, что не раздобыл какой-нибудь оптики. Теперь бы ох как пригодилась.

Тем временем, шум нарастал; кажется, стали даже различимы хриплые рычания. Я сдернул с плеча автомат и присел в низкой стойке. Судя по всему, крупный хищник несся в мою сторону. Нужно было лишь выбрать: стрелять сразу или выждать. Я выбрал второе, и буквально через несколько секунд вздыбленный снежный фонтан со скоростью локомотива пронесся мимо, а затем, на мгновение вспыхнув ослепительным столбом, брызнул в обратную сторону — в мою. Не целясь, я сжал спусковой крючок. Заглушая выстрелы, по полю пронесся рев. То, что находилось внутри фонтана, замедлило ход, я успел выпустить еще очередь и откатился в сторону. Громадная черная туша, разбрасывая снег и собственную кровь, пропахала всего в паре шагов, я ударил очередью вдогон.

Гигантский лохматый кабан перевернулся через голову, взбрыкивая копытами, подпрыгнул метра на два над землей и рухнул в снег. Я застыл в ожидании: поднимется ли… Но прошла минута, затем другая… мутант не подавал признаков жизни, только изредка хрипел булькающей в горле кровью. Было понятно, что буквально несколько минут назад я чудом избежал смерти. В который раз избежал, и теперь, когда опасность миновала, меня охватил страх. До тошнотворной слабости, до дрожи в пальцах. Ведь могло случиться наоборот: в эту самую минуту мои кишки с чавканьем входят в хищную кабанью пасть, разрывается и дымится разорванный живот.

Я сидел в снегу и смотрел на окровавленную черную гору. Как мне удалось увернуться? Ведь скорость его была велика, очень велика, только профессиональный зверобой мог совладать с подобной махиной…

Долго раздумывать, впрочем, смысла не было. Мне в очередной раз довелось вытянуть счастливый билет. Наверное, следовало бы порадоваться. И я порадовался, тихо, про себя. Потом отряхнулся и продолжил путь. На кабана даже не оглянулся.

Начинало смеркаться; уже западную сторону горизонта подернуло глубоким малиновым; до того синие, тени теперь сделались фиолетовыми, местами и вовсе уходили в черноту. Я шел целый день, но не чувствовал усталости, будто вышел только четверть часа назад. Ни довольно ощутимый морозец, ни глубокий снег не выбили из сил. Я двигался и двигался — вперед. Лишь когда багровый диск солнца практически скрылся за горизонтом, понял: целый день я прошагал напрасно, я пришел в то же самое место.

Не в силах сразу смириться со случившимся, я еще какое-то время кружил вокруг хутора, но накатывающая ночь заставила вернуться в сарай. Внутри — кострище, у стены прислонены два ослепительно белых трупа.

И сразу накатила усталость — дикая, нечеловеческая. Будто на меня разом обрушился весь этот минувший день. Не хотелось ни разжигать костер, ни двигаться, ни даже открывать глаза. Каким бы чудесным ни было мое исцеление, все же обычная усталость и голод брали свое, и я еще некоторое время ожидал, что же окажется сильнее: голод или желание не двигаться. Потом провалился в сон, черный, как яма, без сновидений. Очнулся посреди абсолютно кромешной мглы. Сколько проспал? Далеко ли до рассвета? Нащупал кострище и, едва ворочая обмороженными пальцами, развел огонь. Тот бодро побежал по облитым горючей жидкостью дровам, жадно облизывая их шершавые обуглившиеся бока. Было понятно, что придется ломать еще: на остатках долго не продержаться.