Олег Фомин - Время точить когти

Андрей не вернется ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Возможно, мрачное гнилое место, куда его везут, пожрет навсегда, а может, очень долго будут возить по изоляторам, прокуратурам, судам, неизвестно, что хуже. В любом случае – дома больше нет. Будь то его с Машей квартира, родительская избушка в деревне, магазин аудио-видео чудес, улицы, площади, шумные автострады, леса и горы. Все это кажется теперь таким родным, уютным, светлым. Недосягаемым…

Не позволят даже уединиться в сырой камере, не дадут вспомнить, помечтать о доме. Впереди сплошь допросы, бумаги, запах крови, гомон зала, стук судейского молотка, щелчки наручников, блатные базары зеков, побои, толчки в зад…

– Подъем, Рембыч! – Чьи-то клешни вгрызаются в лопатки, кидают из салона, в легкие врывается бензин, мусор, в глаза – серый двор, пара служебных бобиков.

Ноги как тряпки, Андрей висит меж двух громил, его волокут в другую часть двора, под тень крыльца, к двери, не разобрать, где на ней краска, где – ржавчина.

Крепнет как лед осознание: все, поздно, не отвертеться, не сбежать, даже не вступить в безнадежную драку, он – букашка среди каменных големов. Сейчас дверь проглотит, захлопнется навсегда… Так быть не может, нельзя! Это хуже смерти! Он там сгниет, а если и выберется, то дряхлым калекой, не нужным даже себе. Это медленное и мучительное умирание!

Грудь дрожит, кровь летит из носа и рта пулями, громко разбивается об асфальт. Андрей всхлипывает.

– Глянь, зассал! – бьет дуло.

– Доперло, куды приехал, хы!

– Ха-хрр!..

Из тени крыльца выплывают Колб и девушка в фиолетовых доспехах. Вокруг Колба развевается плащ, вылитый архимаг тьмы, в руках бешено крутятся два тугих шара, похожи на клубки толстой проволоки.

Колб кидает сферы в Андрея, те летят мимо, распадаются на упругие кольчатые хлысты.

– Мать!

– Валите их!

– Огонь!!!

– Рука, сука, ру…

Черви оплетают бойцам руки, пальцы, что на спусковых крючках, скользят, пульсируют как жилы, пускают мелкие отростки.

На лице девушки оскал, сапоги и перчатки топорщатся стальной шерстью, вот-вот прыгнет рвать, потрошить. Колб властно преграждает ей путь, рука вытянута, управляет червями.

Правые руки омоновцев зарастают корнями, поворачивают автоматы друг в друга. Костоломы дико орут, матерятся, глаза вздуты ужасом, яростью, рты разрываются, кровоточат в углах, морды красные, брызжет слюна, пот.

Колб стискивает руку в кулак.

Взрываются очереди, земля дрожит от падающих тел… Тишина, оседают кровавые туманчики…

Андрей на коленях, беспомощно шатается, сил хватает лишь наблюдать, бездумно внимать картинки из глубины замутненного сознания.

Колб, похожий на лорда-вампира, вскидывает руки, черные полотна плаща хлопают, расправляются, сплетаются с руками, воплощаются громадные ребристые крылья.

Крылья бьют об асфальт, подбрасывают Колба выше крыши.

Девушка прячет шипы, перчатки и сапоги вновь сияют зеркальной фиолетовой гладью, торопливо, но женственно идет к Андрею. Громкий лязг металла, тремя гигантскими клинками вспыхивают крылья. На плечи Андрея опускаются холодные стальные перчатки. Рывок – и ноги повисают над асфальтом, Андрей взлетает над машинами, крышами, улицами, все будто игрушечное.

Дыхание перехватывает, в голову врывается ясность, потоки воздуха колышут руки, ноги, волосы, словно ленточки, леденят так, что согревают, шумят, их можно даже увидеть, как потоки горной реки, облака и свет – пена. Хоть бы этот полет длился вечно… Впереди хлопает крыльями гигантская летучая мышь с головой Колба, Андрей воображает себя за ноутбуком, вроде как рубится в экшн от третьего лица, ведет Колба на очередной квест. Это здорово веселит. Позади гул стальных стрекозиных крыльев, девушка сжимает Андрею плечи, ее руки пронизывают холодом, лишают чувствительности лучше новокаина.

Ноги касаются опоры, сворачиваются усталыми змеями, Андрей в позе лотоса на каком-то прямоугольном бетонном острове, что парит в небе среди облаков.

Колб приземляется рядом, за спиной опять плащ, взмахом рук широко расстилает его полы, усаживается так же, по-турецки. Взгляд за горизонт, за уголком губ прячется улыбка.

Андрей осматривается, шея неприятно хрустит запекшейся кровью. На острове растут телевизионные антенны, спутниковые тарелки, надстройка с дверью. Сбылась мечта – побывать на крыше небоскреба, урбанистическом оазисе. Безлюдное, забытое всеми место с потрясающим видом на стальные реки и стеклянно-бетонные скалы.

На краю крыши фиолетово сияет спина девушки, три пары крыльев во всей красе, верхние – самые длинные, широкие, словно лопасти вертолета, нижние больше похожи на короткие мечи. Волосы налиты медью, растекаются в лучах короны множеством потоков. Девушка ритмично покачивается, пытается отдышаться.

Боль возвращается…

– Что-то вы долго, – хрипит Андрей.

Колб пожимает плечами.

– Ты тоже.

Андрей пробует подняться, обозреть город получше. Тело снизу вверх будто прошивают колья ловушки, зубы сейчас раскрошатся в мел! Андрей садится, расслабляет изорванные мышцы, боль отступает до отвращения медленно…

– Боль не враг, а страж, – улыбается Колб. – Последний защитник, на случай, когда угроза слишком близка. Боль ясно осознает, что между хозяином и угрозой только она, потому яростна как загнанная крыса, беспощадно загрызет хозяина, лишь бы спасти. Если б не боль, ты бы убирал руку с раскаленной сковороды, лишь заметив кровавые волдыри, а такие ожоги порой заканчиваются ампутацией.

– Мы… я сейчас правда на крыше?

– Ты бы предпочел не знать, – неохотно отвечает Колб. – И все остальное тоже: расправа с конвоем, побег… Учти, когда пытаешься осмыслить, как все на самом деле, возвращаешься к реальности. – Косится на ноги Андрея, тот осторожно их растирает. – А что после таких приключений ждет в реальности, ты убедился утром.

Тело инстинктивно сжимается, в памяти адское пробуждение, тогда хотелось выть, но даже это приносило невероятные мучения. Андрей спешно гонит воспоминания, а то еще вылезут из прошлого в настоящее…

– Да крыша это, крыша, – расплывается в улыбке Колб. – Мы правда на небоскребе. Самом высоком в городе, закончили строить совсем недавно, ты часто ходишь мимо, задираешь нос к небу.

Андрею легче, будто груду камней с души, голова проветривается, исчезают все темные мыслишки, остается малость приятных, простых.

Девушка все еще на берегу крыши, громко дышит, сжимает, разжимает кулаки.

– Это Яра, – вздыхает с улыбкой Колб. – Меньше слов, больше дела – это про нее. Потому и бесится.

Яра злобно косится на Колба, затененный профиль прекрасен, по крыльям и короне текут блики.