Федор Метлицкий - Остров гуннов

Власть разбежалась с одной мыслью – о своем спасении.

Противники власти осознали, что потратили жизнь на ничтожную борьбу впустую. Подлинная борьба оказалась не за ступеньку социального переустройства, а гораздо сложнее – борьбой за спасение планеты.

Приспособленцы снова уверились, что были правы: вмешайся – лишились бы всего, что имели, не прожив в довольстве и этого отрезка времени до момента конца света, лишавшего саму жизнь.

Но это не было освобождением. Исчез спасительный вектор безвременья.

Злоба и ужас отмели все гнетущие ритуалы гуннского мира, и обнажилась мятущаяся одинокая душа. Всем казалось, что огнедышащий Колоссео – это зримое наказание их жестокого Господа Мира, оно отмело все внешние признаки безверия и рационализма, и заполыхало только одно – горячая мольба о спасении. Каждый молил о своем, а не общем спасении. Я подумал, что только христианство видело спасение в соединении людей верой любви.

На площади, полной народа, с трибуны выступали предводители повстанцев. Тео оказался настоящим пламенным оратором, стоящим слишком высоко от того, кого я знал.

Меня узнали и встретили аплодисментами как героя. Наверно, в моем лице агнца было выражение невинного страдальца – аура небесного святого. Оказывается, у всех была та же мечта, что и у меня – о другой чудесной стране, которую я представлял.

Во главе страны стал Теодорих Второй – наш остроносый радикал Тео.

Народ требовал срочно достроить Платформу. Предлагали повесить всех на заборах, кто откажется строить общий ковчег.

Госресурс оказался небольшим по сравнению с ресурсом народа. «Золотая тысяча» строила свой ковчег, а народ – Великую платформу. В ее строительстве участвовал каждый.

По всему берегу рассыпались строители Платформы, из глубины острова свозили остатки леса, под слабые вскрики агрессивных защитников природы:

– Вырубили родину!

Старались не забыть никого – для этого задействовали весь имеющийся в наличии флот.

На волнах у берега, со стороны зданий правительства, уже покачивался Ноев ковчег для «золотой тысячи». Его защищали отряды «новых гуннов», рассчитывающие попасть в ковчег.

На палубу вышел торжественный шаньюй и помахал рукой берегу.

– Племя гуннов восстанет, как Феникс из пепла! Мы возродим его дух!

И жестом подал сигнал к отплытию.

Власть пала, не сумев развернуть войска. По всей площади валялись поваленные плакаты: «Жизнь замечательная!», «Покупайте хоромы!» и т. п., разбросанные канцелярские бумаги. Я поднял пачку. Там были свежие секретные отчеты о положении страны, статуты о распределении дружин «новых гуннов» на десятки и сотни, предписания, как вести войну в кварталах, о сгоне арестованных на большой стадион в центре города, об уничтожении повстанцев в тюрьмах.

Люди сметали магазины, покупали крупы, консервы и свечи со спичками. Банды мародеров метались по разрушенным домам, словно муравьи с ношей за спиной. Ходили «бутерброды» с плакатами на груди и спине «Приобретайте прощальный комплект!» и показывали содержимое набора: мерзавчики «гунновки», бутыль воды, пузырек с валерьянкой, банку с икрой, свечи, спички и пакеты презервативов.

Земля содрогнулась, открылась и разошлась бездонная трещина, и туда устремились карточные домики, которые только что незыблемо стояли на месте трещины. Там заблистала вода, спокойная, как будто так было всегда.

Я со всеми вместе таскал крепкие бревна, стучал кувалдой по могучим скобам (их в избытке наработала плановая промышленность), намертво скрепляя бревна.

И вдруг увидел рядом бывшего приятеля Савела. Он радостно оскалился.

– Ты обратил меня!

– Не я, а катаклизмос!

– Победа!

И он кинулся в гущу работающих.

Это был единственный случай, когда я обнаружил в себе непоколебимую убежденность в правоте борьбы за правое дело.

И вот настало время отплытия. Наша гигантская платформа, полная отдавших все силы самоотверженных героев-строителей, несчастных потерявшихся людей, в мольбе поднимающих руки к небу, плачущих детей, закачалась на безграничной глади надежды. У всех почему-то воскресла вера в сурового Господа Мира, словно Он никогда не умирал. Молились все.

С южной стороны острова уже давно качались на воде корабли гиксосов. Это уже была братская страна по несчастью, и все претензии к ней казались смешными.

Что будет? С этим теплым островом – моей новой родиной, в которой рождалось и жило живое человеческое тепло, где оставлял могилу той, кого любил?

Мы были вместе с моей новой семьей – моим дорогим старым Проклом, бессильно лежащим на рогоже, Эдиком и другими «отрадными».

– Моя библиотека! – прошептал старец.

– Здесь она, – успокоил я его.

Здравствуй, солнце, и небо, и вечный горизонт океана, – вы одни настоящие, вечная надежда, где исчезает неприкаянность!

Но почему мы, как пловцы после кораблекрушения, оставленные в холодных волнах, знаем, что никогда не достигнуть берега?

Вот же они, солнце и небо, манящая даль, все, что казалось исцеляющим! Но вы так далеко, в вечно отчужденном сиянии.

Может быть, для рождения нового мира нужна катастрофа, как миллионы лет назад от столкновения горячей Земли с другой планетой, после которого возникла вода, и зародилась жизнь.

Может быть, я найду свою родину, то безмерное пространство, где так вольно жил раньше.

Я знал, что и эта моя эйфория – иллюзия. Но есть нечто, что, наконец, станет истиной. Открыта истина – за гранью нашей были, и стало ясно: весь гнетущий дым истории, избравшей путь насилий, рассеется, оставив тень беды.

… Когда наша платформа была уже на таком расстоянии, когда не стало видно Острова, за горизонтом раскололось небо, и оглушил взрыв вулкана Колоссео, и поднялся столб огня и черного дыма, пронизываемого молниями. Где-то у берега вскипел белый пар. Вода стала вздыматься, наши сердца зашлись так, что мы задохнулись, забыв, какими были раньше, невероятная волна цунами подняла нас, и мы вознеслись до самых небес, в иное измерение.

В сезон начала лета неожиданно почернело небо, пошел снег, и скоро страшно похолодало.

Толпы гуннов выскочили на улицы.

Что это? Мир сошел с ума!

Снова накрыл пережитый ужас всеобщей катастрофы, проснулись дремавшие тревоги – вот-вот потухнет колеблющийся огонек существования. Время уплотнилось, обнаруживая тесноту близости людей. Нас по-прежнему преследовало жестокое божество древних гуннов.

Вскоре завалило снегом недавно отстроенный большой дворец, почтовый центр с парком почтовых колесниц, длинную темную тюрьму, времянки-хижины и кибитки. Кое-где сугробы по самую крышу. Почернела зеленая листва могучих дубов.