Федор Метлицкий - Остров гуннов

Тут все было, как у прежнего шаньюя. Множество помещений администрации, одинокий бассейн, тренировочные снаряды. И гурьба охранников.

Тео был одет официально, в парчовой накидке, расшитой золотом, на голове золотой обруч с зубцами, похожий на корону. Его остроносый профиль хорошо ложился на медаль, которая сейчас чеканилась на золотых монетах. Он приобрел новые черты, стал властным и раздражительным. Потому что столкнулся с новой бюрократией – безответственными недоучками, норовящими урвать что-то для себя на хлебных местах.

Мы стояли перед ним, как на приеме. Старейшина движения «неоградных» Эдекон, с открытым лицом и волнистыми волосами до плеч, в распахнутой свободно фуфайке, кося в сторону подслеповатыми глазами, говорил:

– Давно пора открыть шлюзы, дать свободу.

«Неоградные» одобрительно загалдели.

Тео вздохнул.

– Хорошо бы… Да, все возрождается снова, как птица Феникс. Что бы ни делал, как бы ни применял власть. Жизнь меняется не так скоро.

– Еще не прошел момент, когда можно полностью обновить власть. Мирными средствами.

Тео пояснил:

– Где мне взять специалистов управления? Других у меня нет. Приходится строить из старого материала.

Я сказал:

– Профессионализм возникает, когда принимаешь дело близко к сердцу. Как мы.

– Это не ответ, – заволновался Эдик, еще больше кося глазами. – Что дальше?

– Что дальше? Будем постепенно добиваться процветания, свободы и демократии.

– А за это время вы начнете защищать себя, и переродитесь.

Тео строго спросил:

– У вас есть программа? Отдай вам власть, и за это время, при нашем ускорении жизни, может рухнуть мир. Вы будете у меня советниками.

– Есть такая программа! – воскликнул Эдик. – У нашего пришельца.

– Я вам отдал восточную часть Острова. Вот там и экспериментируйте.

Тео скептически усмехнулся. Пусть попробуют построить свое общество, какое жаждут. Какая самоуверенность – считать, что сами справятся! Что они знают о том, что происходит? Да, возможно, они уверены, куда надо идти. Скорее, это слепое желание обновить наступившее однообразие, все равно каким путем. Все еще жива мечта об освобождении! О прекрасной жизни! Сколько раз это было…

Конечно, было бы облегчением – сбросить тяжесть ответственности на соратников. А что дальше – с историей? Нет, полностью довериться соратникам нельзя.

Я почему-то молчал. Разочарованно думал: для одних история – это времена, когда можно спрятаться на бездельных полянах суверенной природы, чтобы сохранить свою идентичность, а для других – бесшабашное взятие на себя безответственности, чтобы накуролесить такое, что со священным ужасом запомнит память веков.

– Ты бы пришел к нам, Тео, – просил Эдекон. – Увидел бы, что мы уже совершаем мирный переход к новому типу общества! Пусть в отдельно взятом месте.

– Возьмемся за руки, друзья, – процитировал Тео слышанного от меня барда из моего времени. – А то пропадем поодиночке.

– Не изображай из себя гностика! – умолял Эдик. – Только будешь копить недовольство и злобу на всех.

– Это верно, – зазвенел обидой голос Тео. – Может быть, бросить все? Буду оттаивать, пока вы будете разрушать Систему. Главное не в этом. Будет ли жить го– сударство? И дадут ли?

Он фыркнул. Некомпетентные в борьбе соратники, не знающие, что такое управлять страной, хотят быстро установить то, что только проклюнулось!

– Хотите, чтобы я был связан по рукам и ногам полной демократией? Чтобы не смыслящее большинство диктовало, что будет дальше? Мне не хочется жить, повинуясь дикой вольнице.

За время властвования Теодорих открыл: человек по сути – существо малограмотное в стремлении изменить жизнь общества и одолеть внешние препятствия (речь не о тех, кто ничего не хочет менять). Привыкает все делать через задний проход. Но удивительно живуч и изобретателен только в своем узком стремлении выжить и встать выше других. Даже не особенно стремится на стезю коллективного выживания, не говоря о целесообразности поведения для оптимального общего жития. Не хватает ресурса, вложенного в его мозги природой. Если бы мы постоянно не ломали дров, история не была бы пустым круговоротом неиспользованных возможностей. Наиболее талантливые постигают что-то на своих ошибках, причем порой роковых для целых народов (вожди, политики).

Я все еще болезненно ощущал Тео своим, из свободного круга, связанного с моей любовью к Ильдике. Что-то в его словах было верно. Вспомнил мою прежнюю родину. Народы Кипра, Сирии, Украины тоже взяли в свои руки свою судьбу и пропитание, чтобы очутиться в полном дефолте. Народы Ливии, Египта разобрались с диктаторами, и, наконец, погрузились в хаос пальбы друг по другу. Отвязный народ России, выходивший на митинги с чистым взглядом родственных глаз, победил, а жизнь все равно потекла по прежнему руслу.

Увалень Пан с широким лицом и гусарскими усиками, мой помощник в строительстве Свободной зоны, примирительно пробасил:

– Я казал им, без твердой руки нельзя. Но треба им да попробовать, може кое-то выйдет.

– Они все смогут! – вдохновенно поднял козлиную бородку его друг Алепий, конторщик-писец, ставший у нас казначеем. – Идеальных работников нет, но люди учатся.

– А кой ще робить будет? – ощерился на него Пан. – Ти просто как бебе!

Они были «не разлей вода», но всегда переругивались.

Я тоже сомневался. Может быть, во мне что-то надорвалось со смертью Ильдики. Наверно, охладевал к устаревшим, ничего не давшим гуманистическим идеям, теперь видно – бесполезным. Сердился на наше заостренное на политике окружение, только еще почему-то негодовал, наблюдая за словесной бойней краснобаев «около власти» на экране живых теней.

Даже мое знание будущего не удовлетворяло. Если только не применить его для преодоления бездны, изменившей климат. Когда можно удрать еще до прихода катаклизма земного.

Сейчас уже ощутим конец света, в силу новых знаний и догадок человечества, о чем здесь не знают. И все орут, нападая или защищая власть.

Странно, неожиданно пропало расположение к бывшему соратнику-повстанцу Тео, отчуждение из нутра, выросшее из разных корней.

Вече происходило на холме, народ заполнил амфитеатр, полукругом поднимался к вершине-святилищу, с множеством скамей-террас. Здесь были те же люди, что и встарь, только преображенные всеобщим потрясением. Даже увидел кого-то из «новых гуннов».

Я отказался пройти на зиккурат, где сидели представители нового парламента, сел на ступень рядом с соратниками и старыми сослуживцами.

Новый вождь Теодорих II в парчовой накидке с золотым обручем на голове, похожем на корону, приветствовал вече с зиккурата – площадки на вершине горы.