Федор Метлицкий - Остров гуннов

По привычке, записал огрызком карандаша:

И вот конец! Не нужно мучить мозг,

Погибнет все, что мною так любимо!

И нищенство души, и к свету мост,

Где теплоте бессмертия не сгинуть.

Не будет безысходности потерь,

Угрозы онемения старенья,

Упрямства в деле, где не нужно вер,

Единственного духу озаренья.

Я вдруг вспомнил про айфон с роумингом, подаренный мне прилетевшей «тарелкой», зашитый в моем халате. Чем черт не шутит! Кинулся шарить в подкладке, вынул его. Слава богу, зачем-то попросил Савела подзарядить его в аппаратной для освещения «позоров», хотя такая связь ничего, кроме подозрений в колдовстве, не давала.

Надо «валить» отсюда, как говорили геологи из «тарелки». Я вам не дам, чтобы показывали мою отрубленную голову Аспазии!

И послал эсэмэску с сигналом «SOS!», как мы договаривались с геологами в случае опасности. Наверно, их давно нет, и от этой мысли я обессилел и уронил голову на холодную стену.

Это не сон? Я оказался в моем мире, с которым некогда расстался.

То, к чему стремился, о чем мечтал, вот он – как созвездие в космосе горящий огнями мегаполис, пронизанный пульсирующими струями автомобильных потоков, и накренившееся до горизонта бесконечное пространство древнего одомашненного океана. Исчез, словно никогда не было, ужас погребения заживо в зиндане. И нет никаких страхов и беспокойства, как будто оказался в далекой командировке к звездам, отрезанный от мучительного прошлого, или на берегу теплого океана под пальмами, где не бывает тревог.

Из пустоты высветилась страница компьютерного файла – стихи. Я проглотил их сразу, целиком – окончание моего стихотворения, начатого в страхе гибели за секретной стеной кельи старца Прокла, когда за ней бушевали искавшие меня «новые гунны»:

Выплывает родина —

средиземным своим побережьем,

Словно в ней источник один —

материнская даль.

Только в ней окунусь,

и снова выявлюсь прежним,

Средиземной надеждой,

густой,

как в начале начал.

Увидел себя в моем привычном коттедже в саду, где в раскрытом окне суверенная береза освещена в небе, как фантастический шар, несущий тепло земли во тьме звездного космоса.

Я включил телевизор, на плазменном экране показывали соревнование спортсменов разных стран. Странный спорт – в нем не было древнего состязания потных телес, драк фанатов в амфитеатре и дыма их файеров на арене, оно было в открытом космосе, сияющем скоплениями звезд, обнаруженных в немыслимо далекой загадочной тьме телескопом Хаббла, заброшенным на орбиту. Среди звезд летели в бликах от солнца спутники разных стран, каждый астронавт норовил первым ступить на красную почву Марса.

Диктор голосом известного спортивного комментатора округлым голосом восклицал, подгоняя события:

– Наши приближаются, преодолевая парсеки. О-о-о! Они уже обогнали гиксосов1

Причем тут гиксосы? Я переключил канал.

Над огромной ареной, заполненной разноцветной колышущейся человеческой массой, возвышался плазменный экран, без прямоугольника рамки, словно отменив границы пространства. Это как на утесе, возвышающемся над миром, где уже влечет не неясной печалью ожидания, а развертывается воплощение надежды. Шла передача всемирного телемоста. Голос ведущего слышался во всех уголках планеты (я видел наяву все эти уголки сразу).

– После самой страшной, последней в истории войны – апокалипсиса, история словно сорвалась с обычного круговорота Красного колеса, и установился окончательный мир, о котором мечтало человечество.

Обсуждали разительные перемены, произошедшие во время глобализации. Беседовали (я знал каким-то задним умом) прежде непримиримые конгрессмены двух соперничающих стран, считавшие, что в одной столице бродят медведи, и главная газета – «Правда», а в другой – вынашивают планы окружения первой. Они неожиданно для себя улыбались друг другу. Оказывается, их цели совпадали.

Ведущий радостно комментировал:

– Вот плоды глобализации! Мир стал многополярным и многомерным, в котором куда-то ушло такое понятие, как зло, поскольку оно не самостоятельно, а лишь отрицание добра. На смену идеи общественного договора приходит идея любви, а ей не нужны ограничения. Перестали требоваться героические личности, и вообще личности, исчезло чувство патриотизма и измена. Когда был риск падения империй, там кишели изменники родины. Но когда империя стирает границы в ускоряющейся глобализации, куда девается патриотизм? Куда исчезает почва предать за блага, потерять честь? Патриотизм и изменничество растворяются в гордых гражданах мира.

Особенно удивило, что сами собой вывелись представители нетрадиционных сексуальных влечений, геи и лесбиянки, исчезли левши и дебилы. Что-то изменилось в природе, благотворно для выращенного ею человеческого существа, исчезли ошибки в генах. Исправилась природа человека!

Я плыл на волнах, из которых самопроизвольно выплывали нечеткие картины или мысли, записи догадок из дневника, видимо, тех мыслей, что никак не мог сформулировать. Или это следы споров с кем-то. Мелькали флегматичные граждане мира, для которых потеряли значение границы стран и гонения на гастарбайтеров. Толпы космополитичного населения мира… Видел бородатые лица религиозных деятелей, крестивших у амвона смиренно наклонивших головы руководителей, – это было братское объединение государства и религии, возродившее в стране подлинную нравственность… Совет мирового народного фронта (удивило – против кого тогда фронт?)… Спорили холеные политологи об оставшихся неразрешимых проблемах: как остановить неумолимое наращивание потребления – от нефти до хлеба, агрессию стран-изгоев, с которыми мир еще не может справиться?..

Но какая-то заноза сидела во мне. Было невыносимо думать, что мои друзья томятся где-то в темницах. Ждет ли меня прекрасная Аспазия? Она раздвоилась с Ильдикой.

И захотелось обратно. Туда, где еще можно что-то изменить. Вспыхнуло ласковое пламя, зарождающаяся энергия, не зависимая от исторических или природных катаклизмов, а от чего-то совсем другого, бифуркация которого может возникнуть из такой мелочи, как наш футурополис, в переполненной напряженности вселенной.

Я пробудился, ощутив холодную ломоту в затылке.

В небе появился огненный диск «тарелки», приблизился своим четким кишечным дном электронной платы и ослепил тюремщиков. Они повалились на колени в молитве о спасении, и потом бросились врассыпную.

Отрадный человеческий голос сверху сказал:

– Привет тебе, брат! Ну, как, готов? Тебя ждет родина.