Генри Олди - Крепость души моей

Закончив доклад, лейтенант побрел к дымящемуся авто. Там уже суетились трое с маленькими автомобильными огнетушителями. Рядом толстяк-сержант расспрашивал водителя – парня с перевязанной головой.

– Повторить, будь ласка, ще раз. Волну вы бачылы?

Водитель, скользнув ладонью по повязке, застонал:

– Сколько можно повторять?

– Скильки трэба! – перебил сержант. – Слухаю!

– Приблизительно полчаса назад…

Водитель посмотрел на циферблат дорогих наручных часов:

– Если точнее, тридцать четыре минуты… Я ехал в сторону аэропорта во втором ряду. Впереди был белый «Бентли», он сейчас тут стоит. Боком… Скорость невысокая, у меня радио играло. Прошли новости, диктор назвал время. Впереди я увидел что-то серое, вначале подумал – туча. Серая, огромная, от земли до неба, да. Облака разошлись, синее небо. И тут такое, да…

– Хвылыночку! – сержант повернулся к лейтенанту. – Сходыться, товарышу лейтенант. Все волну ту проклятущую бачылы. От таку!

И протянул блокнот с неряшливо набросанным рисунком. Лейтенант повернулся к водителю:

– Подтверждаете?

Тот молча кивнул.

– А сверху там что? – лейтенант снял фуражку, вытер потный лоб. – Кораблик?

– Это не кораблик, – без всякого выражения проговорил раненый. – Лайнер, трехтрубный. Я такие на Средиземном море видел, да. Как я понимаю, волна была высотой метров в триста. То есть, это я сейчас понимаю…

Лейтенант хотел уточнить насчет Средиземного моря и количества труб (на рисунке их оказалось аж четыре), но не успел.

– Здравствуйте, товарищи! Спасибо, все свободны. Дальше со свидетелями будем работать мы.

Трое молодых людей в штатском. Неулыбчивые, спокойные. У главного – странное лицо. Зеркальное, из двух одинаковых половинок. Подошли уверенно, по-хозяйски, оттеснили в сторону сержанта с блокнотом.

– А-а… – открыл было рот лейтенант.

– А вы займитесь всем прочим, – отрезал зеркальный. – Советую начать с той машины, что слева. У нее мотор может взорваться. И не пускайте посторонних, тут уже водку продавать начали.

– А-а-а-а… – вновь завел свое соло лейтенант.

Зеркальный махнул «корочкой» в дорогом сафьяновом переплете:

– Ис-пол-нять!

Рот закрылся. Лейтенант едва успел прикусить язык, дабы не гаркнуть по-сержантски «Та-а-ак точна-а-а!!!» Ни к чему это. И авторитету – явный подрыв.

Но взгляд! Какой был у зеркального взгляд!..

Старушке было лет сто с гаком. С каким именно, Сергей не определил. Он уже успел пожалеть, что согласился заглянуть в комнатку на первом этаже серой «сталинки». Обрадовался удаче – зашел во двор, зацепил взглядом трех бабушек на лавочке, вежливо поздоровался.

Представился.

Улица называлась в честь мало кому известного поэта, честно отсидевшего свой «четвертак» под ярким солнцем Магадана. Во времена же позабытые, давние, это была улица 8-го Съезда Советов. Дом не знал ремонта со времен Лаврентия Павловича Берии. Большой двор – неухоженный, неуютный. Два железных гаража, три лавочки…

– Ну, вы и спросили! – прошелестел старческий голос. – Кто ж такие времена помнит, Сережа?

Сергей мысленно добавил собеседнице еще десять лет. Ровесница Первой революции, появилась на свет аккурат в Кровавое воскресенье. Точно!

– О гимназистах я только в книжках читала. Мой отец, Прохор Спиридонович…

«Бывший крепостной, – мысленно вставил Сергей, – соратник Пугачева.»

– …сюда в 1930-м приехал, когда тракторный завод пустили. То, что вы стариной интересуетесь, это правильно. Но поздно, поздно! В архивы вам надо, если не спалили. Вон, как при немцах главную городскую библиотеку бомбой повредило, снесло стену, так народ книжками до 1943-го «буржуйки» топил…

Молодой человек невольно сглотнул. Странное дело, но комнатушка, куда его пригласили, выглядела вполне современно. Разве что календарь на стене висел позапрошлогодний. А вот к хозяйке самое время экскурсии водить.

– Про гимназию имени Гаршина ничего не скажу, а Анну Николаевну я знала. Да как не знать-то? В этом подъезде она и жила, на втором этаже. В коммуналке, понятно. Одна комната, окна во двор. Ей еще повезло, соседи часто в командировки ездили. Не то что у меня! А что в гимназии она училась, никто и не знал. Не такое было время, чтобы гимназиями хвастать. Но женщина образованная, конечно. Учительница! Как тогда говорили, «училка», а еще проще – шкраб.

Сергей хотел переспросить, но в последний миг раздумал, боясь спугнуть разговорившуюся аксакальшу. На всякий случай запомнил. «Шкраб» – вроде краба. С клешнями, но шипит.

– Физику она преподавала. И еще химию. Хвалили ее очень, и родители, и даже ученики. Я, правда, в другую школу ходила, от завода…

Про физику Сергей уже знал. Как и про то, что Анна Николаевна, окончив Институт народного образования, проработала три года в знаменитом Украинском Физико-техническом институте, колыбели Бомбы. До 1937-го, когда начались повальные аресты.

– Умерла она от воспаления – легкие застудила. Август был холодный, дожди шли. Анна Николаевна на «менку» собралась – вещи на продукты менять. За город, без пропуска. Страшно было, я вам скажу. Ой, страшно! По таким и немцы стреляли, и наши. Фронт-то близко… И арестовать могли, и в душегубку отправить. Не подстрелили, не арестовали – под дождь попала. Она ведь, Анна Николаевна, чего за продуктами собралась? Сестра у нее двоюродная жила на соседней улице, с сыном. Голодала, а на «менку» ходить боялась. Вот Анна Николаевна и решила ее выручить… Врача, понятно, вызвали, только лекарств-то нет! Их лишь на золото выменять было можно, и то не всякие. Похоронили ее на Первом кладбище, если от церкви, то направо и по аллее, до самого конца. Мы цветы принесли. Купить не могли, так мы диких сорвали…

Старушка прикрыла веки, обозревая череду дней прошедших – или просто впав в дрему. Сергей прикинул, что самое время уходить. Но хозяйка внезапно встрепенулась:

– Вспомнила! Это вам будет интересно. Анна Николаевна про Будущее рассказывала…

– Про коммунизм во всем мире? – улыбнулся Сергей.

– Не-е-ет! – со значением протянула долгожительница. – Про коммунизм и про врагов народа нам в школе рассказывали. А она, Анна Николаевна, только своим, считай, по секрету.

Глянула на гостя, поджала губы:

– Не шибко ей Будущее нравилось. Говорила, что техники будет много всякой, а люди какими-то не такими станут. Мелкими, некрасивыми…

Молодой человек провел ладонью по рыжей шевелюре. Представил то, что видит каждое утро в зеркале…

– А еще она стихи написала. Про призрака.

Сергей вскочил, чуть не опрокинув стул:

– Про к-кого?

– Про него, – упрямо повторила старушенция. – Про призрака. Всей правды не знаю, но говорили так. Увидела она кого-то – то ли ангела, то ли совсем даже наоборот. Явился к ней, значит! Не иностранец, не эмигрант, а не пойми откуда, не из нашего мира. И на всю жизнь, считай, присушил. С мужем развелась, на парней не смотрела. А стихи я помню, их моя подруга записала. Красивые очень! Только слова не шибко понятные, потому так мало и выучила.