Л. ВОРОНКОВА - БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Встала доярка Аграфена Ситкова.

– Своих телят сколько в жизни вырастила, – покачав головой, сказала она, – но таких вещей не понимаю. Так ведь маленький теленок – как дитя! Нежный! И вдруг – на холод! Как хотите, а у меня бы рука не поднялась…

– У нас телята сроду за печкой росли! – усмехнулась доярка Тоня, – а уж это какая-то новая мода!..

– За печкой росли и то болели, – поддержала телятница Паша.

– Вот оттого именно и болели, что за печкой росли, – ввернул Ваня Бычков.

– Марфа Тихоновна, – обратился к старой телятнице Василий Степаныч, – что ж ты молчишь? Тебя дело касается!

Марфа Тихоновна, подняв брови, пожала плечами.

– Уж не знаю, что и сказать, гражданы, – негромко начала она, опустив глаза на свои лежащие на столе жилистые, сухие руки. – Ну что тут сказать? Слышала я, слышала уже эти речи! Тогда я на эти речи ответила. И теперь на эти речи так же отвечу – Она встала, и огненный взгляд ее опалил Катерину. – Кого вы слушаете? Девчонку! Ей впору бегать по улицам да столбы мужиками обряжать! Что она видела в жизни? Какое хозяйство знала? Живет белоручкой – за матерью да за бабкой, она сроду своего теленка не поила, а туда же лезет, все хозяйство поворачивать! Этого я не допущу! Я пятнадцать лет на колхозных телят положила, я их пестовала, дыханьем своим согревала, полстада мною выхожено да выращено! А теперь я должна увидеть, как безумные люди будут губить наше колхозное добро? Не дам! Не дам! И к телятнику близко таких людей не подпушу!

– Бабы, – сказал дед Антон примиряющим тоном, – а все-таки надо бы поинтересоваться, как это у костромичей… Я вот тоже прочитал…

Но ему не дали говорить.

– Может, у костромичей и коровы-то совсем другие, – прервала его сухопарая, с вечно озабоченным лицом телятница Надежда, – а наши коровы простые! Телятки у нас слабые!

– Марфа Тихоновна за телят отвечает, – подхватила другая телятница, лукавая рябая Паша, – она лучше знает. Ночей не спит. Жизнь свою кладет!

– Катерина эта – ей лишь бы что-нибудь выдумать! – сказала Тоня, обращаясь к скотнику Степану, который молча курил рядом. – Просто чтобы людям покоя не было!..

– Верно, – поддержал Степан, – никому покоя не дает. А мне так и сказала: не дам тебе покоя, пока ты жив. Вот тебе и всё.

– Товарищи, потише! – крикнул дед Антон. – Ну чего разгалделись? Вот человек хочет слово сказать, так ему не дают! Говори, Борис Иваныч!

Борис Иваныч Коноплин, старый член правления колхоза, обратился к Катерине. Глубокая морщина между бровями, твердый, неулыбающийся рот придавали суровое выражение его обветренному, загорелому лицу.

– А ты, Катерина, может, нам растолкуешь, для чего же телят костромичи держат в холоде? Какая же настоящая польза от этого? Нам вот это важно. А так-то что ж? Сказать-то все можно…

Катерина еще не собралась с духом после бури, которую только что вызвала. Она глядела на Бориса Иваныча, не совсем понимая, о чем он спрашивает.

Тогда поднялся Саша Кондратов. Черные цыганские глаза его горячо блестели на смуглом лице, и в голосе слышалось скрытое волнение:

– А польза от этого вот какая, Борис Иваныч! Вот вы как-то выступали на собрании, Борис Иваныч, что важно не только количество скота, но важно и качество. Вот тут и заходит речь о качестве. У нас коровы за лактацию сколько дают? По полторы, по две тысячи килограммов. Так?

Дед Антон утвердительно затряс головой:

– Да, мало, мало дают! Корма не те!..

– А в Караваеве… Маруся, прочитай, что ты там выписала.

Маруся развернула бумажку.

– Вот: корова Нитка дает двенадцать тысяч девятьсот восемь килограммов, – сказала Маруся.

Собрание охнуло:

– Двенадцать тысяч!

– Орлица – двенадцать тысяч восемьсот… – продолжала Маруся. – Гроза – двенадцать тысяч девятьсот сорок… а вот Послушница – шестнадцать тысяч двести шестьдесят два литра…

– Ну, да там коровы-то какие! – заговорили доярки. – Да нашим сроду не вытянуть и на пять тысяч, а не то что…

– Ну, и у них не сразу такие-то были! – вмешался дед Антон. – Эта Послушница тоже сначала три с половиной давала, а уж потом до шестнадцати дошла!..

– Ну ладно, – опять веско и сурово заговорил Борис Иваныч, – а вот при чем же тут холодное воспитание? Это я все-таки что-то не пойму. Обмороженные телята лучше растут, что ли?

– Дайте мне слово, – попросил Петр Васильич, который вошел в самый разгар споров и остановился у притолоки, – позвольте мне вам все это объяснить. Теленок не боится холода, а микроб холода боится. Значит, микроб погибает, а теленок избавляется от заболеваний. На холоде теленок хорошо ест. Эго очень важно, товарищи, чтобы теленок много и хорошо ел, – это в будущем отзовется на удоях. Чем больше корова съест, тем больше даст молока.

– Это-то и без вас знаем! – крикнула доярка Тоня.

– Не прерывай, голова! – остановил ее дед Антон.

– У коров, которые дают вот такую высокую удойность, – продолжал Петр Васильич, – очень сильно напрягается организм – значит, надо еще в молодом возрасте подготовить организм к такому напряжению. Надо его закалять, закалять с первого дня жизни. Животное должно иметь хорошие пищеварительные органы, хорошие легкие, крепкое сердце. На холоде теленок растет бодрым, с хорошим аппетитом, весь организм его хорошо работает, у него отличный обмен веществ… Вот почему надо воспитывать телят на холоде. Если в раннем возрасте теленка не закалять, после не наверстаешь. Хоть корми потом корову, хоть раздаивай – ее слабый, изнеженный в тепле организм не может вынести такое высокое напряжение.

– А я вот читал, – живо, часто сыпля словами, заговорил Ваня Бычков, – я вот читал, что на Алтае и лето и зиму коровы пасутся на воле. Из-под снега копытами траву достают, и телята с ними!

– Все это где-то и у кого-то, – сказала вдруг Марфа Тихоновна, – то Алтай, то Кострома… А вот я слышала, что в какой-то стороне люди голые ходят, а еще в какой-то стороне лягушек да змей едят. А что Петр Васильич тут слов насыпал, так это, как я считаю, все пустой разговор. Телята у нас болеют потому, что простужаются. Будет новый двор – ни один не заболеет. А заболеет, так без этого, гражданы, не бывает! За ребятами вон как ходим, да и то болеют.

Петр Васильич развел руками:

– Вот вам и весь вывод, товарищи!

Председатель, Василий Степаныч, молчал и курил. Курил и думал, машинально следя прищуренными глазами, как синие волокна дыма тянутся в открытую форточку. Он слушал, а перед глазами его проходило прошлое, еще остро памятные, не забытые первые послевоенные годы. В колхозе побывали фашисты – разоренье, нужда, неурядица… Посевных семян нет. Корма скоту нет. Скот из эвакуации вернулся отощавший, неухоженный. Дисциплина в колхозе ослабла, развинтилась… Вернулся с войны Василий Степаныч в свой разоренный колхоз – за что браться?