Вальдэ Хан - Храм

— Честно говоря, непривычно видеть змеепоклонника, который не в цепях и одновременно не пытается проткнуть тебя копьем, — за всех высказался Свист.

Дикарь задул лучину, от которой зажигал лампы и, поклонившись, сказал:

— Ломб не почитает Великого Змея, — он ткнул себя пальцем в грудь. – Ломб.

— Ух ты! – воскликнул Дрозд.

— Отец учит нас, что мы должны трудиться, — видя одобрение охотников, продолжил дикарь.

Сонный наблюдал за сценой с нескрываемым удовольствием.

— Спасибо, Ломб. Можешь отправляться на ужин, и не забудь накормить остальных.

Когда Ломб покинул зал, Домовой продолжил:

— Он – первый из обращенных. Некоторые из дикарей поддаются воспитанию, и будут куда полезнее, будучи слугами и помощниками, нежели в качестве подневольных рабов, за которыми нужен постоянный присмотр. Ломб конечно плутоват, и все время норовит объегорить своих соплеменников, но довольно смышленый как для того, кто вырос под властью шаманов.

— Что значит «вырос»? – Дрозд занял привычное для него место внимательного и восхищенного слушателя, готового ловить каждое слово слетевшее с уст Домового.

— Что значит «обращенный»? – одновременно с ним спросил Свист.

Сонный вновь улыбнулся, тепло и по–отечески.

— Дрозд раньше задал вопрос, ему я и отвечу первым, — он поерзал на скамье. – Общество дикарей устроено, то есть раньше было устроено, не так, как наше. Если мы находим новых людей в норах, то народ змея множился другим путем – их женщины рожали детей. Вы видели их в деревне. Дети растут, учатся и со временем становятся взрослыми.

Охотник согласно хмыкнул, он словно и раньше все это знал, просто забыл, и вот Сонный освежил его память.

— Просто Змей не в силах создавать новых людей, — надменно фыркнул Дрозд. – Не то, что Отец.

— Дрозд, я почитаю Отца и его дело, но он не создавал нас.

Охотник удивленно захлопал ресницами.

— Домовой, не играй в Ведуна, — беззлобно проворчал Сукоруб, — скажи как есть.

— Мы приходим из другого мира. Отец проводит нас за руку через рубеж, отделяющий нашу долину, от измерения, в котором правят Высшие. Мы – избранные, те, кто удостоился чести предстать перед жестокими божествами и идти по пути Отца.

— Почему я ничего об этом не помню? – Свист крутил в пальцах алюминиевую вилку.

— А ты и не должен ничего помнить о том, что было с тобой до того, как ты оказался в долине. Но наверняка ты замечал, что некоторые вещи ты и так знал раньше, просто забыл. Возможно, тебе что‑нибудь снится такое, чего ты никогда не видел в своей жизни.

— Всем нам что‑нибудь снится, — мрачно отозвался Сукоруб. – И если то, что снится мне – мир Высших, тогда здесь куда лучше, чем там.

— Высшие жестоки и злопамятны. С чего бы это их миру быть таким уж приветливым? – парировал Домовой.

— А мне снится зеленый луг и чистое голубое небо, — глядя в окно сказал Дрозд, — и запах чего‑то такого вкусного.

Свист ничего не сказал, только зубами скрипнул, вспомнив, какое небо снилось ему.

— Продолжай, — попросил он.

— Народ змея тоже был когда‑то поселен Высшими в джунгли под обрывом.

— За что, интересно, их так? – удивился Сукоруб, но рассказчик только развел руками.

— В силу неких причин, жители деревни у реки, забыли не только прошлую жизнь, но и все остальное, избрали Великого Жреца и придумали себе бога. Жизнь вокруг храма Великого Змея пошла своим чередом, вот так вот.

— А женщины в Старом Доме могут детей приводить как дикарки? – этот вопрос неожиданно сильно заинтересовал Свиста.

— Смотря кто, — Сонный подивился интересу десятника.

— Арахна, — выпалил Свист и добавил, немного стушевавшись. – Ну, или Гроза, например.

— Гроза нет, а вот девчушка – вполне себе.

Домовой внимательно посмотрел на Свиста, потом отвел взгляд и прыснул в кулак, отчего охотник еще больше почувствовал себя неуютно, и поспешил задать другой вопрос.

— Но ты еще не рассказал про то, как с дикарями поладил.

— Да тут вообще все просто, — небрежно отмахнулся Сонный. – Просто я рассказал им, что и как на самом деле.

Видя, что товарищи требуют пояснения, он продолжил.

— Я доходчиво объяснил, почему им следует верить в волю Отца, почему нужно трудиться и не бунтовать. Теперь Ломб и несколько его соотечественников каждый вечер молятся Отцу, переиначив свои прежние молитвы, обращенные к Змею. Те, кто присоединится к ним и отвергнет прошлую жизнь, будут освобождены от рабства, и со временем смогут стать равными нам.

— Равными? – удивился Дрозд.

— А что такого? Ломб ничем не хуже покойного Пробоя, между прочим. Вся идея в том, что бы дать нам и им нечто общее, то, что смогло бы объединить бывших врагов. Я думаю, что вера в волю Отца прекрасно справится с этой задачей.

— Умно, — Свист покачал головой. – Скальник по такому случаю сказал бы, что ты пудришь нам мозги. Он терпеть не может все, что связано с молитвами и прочим почитанием кого бы то ни было.

— Скальник не видит дальше собственного носа, точнее просто не хочет видеть. Он удивительно фанатичен в своем неверии, если бы он почему‑то не признавал бы существование солнца, то каждое утро просто завязывал бы себе глаза. Он не понимает, что ножом можно порезать хлеб, а можно выпустить человеку кишки, смотря на что ума хватит.

— Орех, думаю, оценит твою идею.

— Конечно, он уже ее высоко оценил. Все это мы обсуждали с ним, задолго до вашего похода. А то, как думаешь, разрешил бы он устроить наш маленький кружок мадам Блаватской?

— Сонный, — Свист страдальчески закатил глаза к потолку. – Давай без этих твоих непонятных присказок.

— Если серьезно, то я бы никогда не смог поведать вам об Отце и Высших без согласия на то воеводы.

После разговор сам собой вернулся к походу и битвам с дикарями. Вспомнили тех, кто больше никогда не выйдет на лесную тропу, порадовались тому, что сами они еще покоптят здешнее небо. Вскоре Сукоруб отправился на покой; когда же ночь перевалила за середину, его примеру последовал и Дрозд, последний час отчаянно сопротивлявшийся неумолимой дреме.

— А Сонный совсем не сонный, — ухмыльнулся Свист, протирая слипающиеся глаза.

— Да я сам не знаю, почему мне такое имя дали, вроде же вполне бодрый. Домовой – оно куда лучше звучит.

Он искоса глянул на широко зевающего Свиста, словно прикидывал что‑то в уме.

— А пойдем‑ка я тебе кое‑что покажу.

Свист выбрался из‑за стола и последовал за Домовым, скрывшимся в полумраке лестницы. Они спустились на первый ярус Нового Дома. Сонный шел первым, освещая дорогу каганцевой лампадкой на деревянной ручке. Эта часть пирамиды редко посещалась ее пока немногочисленными жителями, и Свист обратил внимание на хорошо заметные в толстом слое многолетней пыли следы. Коридор превратился в узкий мостик, нависший над большим залом. Пола как такового в зале не было, только тонкие каменные простенки между квадратными кавернами, надо сказать довольно глубокими, так что их дна охотник рассмотреть не мог.