Владимир Зенкин - Город Зга

— Садимся, конечно, — ответил я, поднимая рюкзаки, помогая взойти на подножку Веле, — Лучше ехать, чем идти. Всё должно быть нормально. Только помните… Спокойно помните, — понизил я голос, — Этого автобуса нет на свете. Давно нет. А мы — есть. Вот в чём неувязка.

Дверь закрылась, автобус тронулся и стал быстро набирать скорость.

Пассажиров было немного — обыкновенный провинциальный люд. Оживлённая компания молодых ребят и девчонок, едущих то ли в гости, то ли из гостей. Двое молчаливых мужчин командировочного вида с «дипломатами». Троица совсем пожилых отстиранных старушек в платочках, едущих неизвестно куда и зачем. Водитель — широкоплечий пшеничноусый здоровяк с бронзовой от загара шеей, с остриженной под нуль головой.

Эти люди ехали в автобусе. Но не сейчас они ехали в нём, а двадцать два года назад. Каждый — по своим делам той далёкой двадцатидвухлетней давности. Этот автобус со всеми его пассажирами создала Стая, использовав наши с Велой воспоминания и, наверное, воспоминания Пенька. Или просто перенесла его из того времени. Стая контролирует все наши мысли и может реализовать наши мысленные образы.

Если так — Стая весьма подозрительное и опасное существо. Любые, самые невероятные, неосознанные проявления нашей фантазии — тайные позывы, сновиденья, детские и взрослые страхи, в которых мы, возможно, не хотим признаться даже самим себе… Стая всё это способна извлечь из нас, сделать реальностью. И не исключено, что обратить против нас. Бывших наших пугальщиков, наверняка, она реализовала. Наделена ли она разумом? Или она просто исполнитель, периферийный орган центрального разума, который очень внимательно следит за нашим продвижением. И чтобы ускорить это продвижение, из ничего материализуется и подаётся к нашим услугам автобус. С живыми пассажирами и водителём. Так ли это? Покажет скорое будущее. А пока — едем.

Среди пассажиров не было никого нам близко знакомого. Хотя с некоторыми я, кажется, где-то уже виделся. Где? В самой Зге давным-давно? В том автобусе того незапамятного рейса? Бог весть… Водитель, вроде бы, тот самый. И, похоже, тот самый рыжебородый дед — сбитая на затылок соломенная шляпа с ковбойски закрученными полями, цепкие грешные глаза из-под густых бровей, шрам наискось через лоб. Рядом с дедом на соседнем сиденьи — баян в старом побитом футляре.

Странно, что среди пассажиров не обнаружилось Велиной тётки. Хотя уж ей-то полагалось бы быть, ведь ехала она именно этим автобусом. Взволнованная Вела вздохнула с облегчением. Я понял почему. Тётка, перенёсенная из двадцатидвухлетнего прошлого, оказалась бы намного моложе самой Велы. Не очень лёгкой и внятной получилась бы у них встреча. Неужели Стая это тоже поняла? Неужели ей доступны такие тонкости человеческой психики? Или просто случайность, «недосмотр»?

Мы расположились вчетвером на задних сиденьях, вполголоса переговаривались, следили через окно за дорогой, на которой, кроме нас, не видно было ни одной живой души, ничего едущего, никого идущего. И с невольным насторожьем поглядывали на остальных наших попутчиков. Впрочем, попутчикам до нас не было никакого дела. Никто ни разу не обернулся к нам.

Я подробнее объяснил друзьям свои соображения относительно автобуса и его пассажиров.

— Так они что, все ненастоящие? Неживые? — почти шепотом спросил Лёнчик, — На призраков они не похожи.

— Они никакие не призраки. Полнокровные живые люди. Ведут себя соответственно. Вон — девчонка грызёт яблоко — хруст, чавканье, как полагается; парень пиво пьёт из бутылки — и для него и для нас это реально. Шофёр курит — дым даже здесь чувствуется. Движенья, запахи, звуки, ничего особенного. Но особенное в том, что живут они — не сегодня. Они живут… двадцать два года назад. Каким-то образом в этом автобусе совместилось два времени: наше сегодняшнее время и ихнее время. Когда нам было по тринадцать — шестнадцать лет, а Лёнчика и в помине не было.

— А ты почём знаешь? — усомнился Пенёк.

— Я помню этот автобус. Мы с Велой ехали на нём.

— Да, — подтвердила Вела, — он оттуда.

— Он. Или такой же, как он. И люди в нём такие же, как те люди.

— Хотя некоторые детали не соответствуют, — заметила Вела.

— Разумеется. Память не фотография. Что-то забыто, что-то искажено. Я думаю, Стая по своей инициативе или по команде того, кто ей управляет, сняла с наших подсознаний нужную информацию, творчески, что называется, доработала её и воспроизвела в объёме этого железного ящика на колёсах то самое время. Материализовала в нём тех же самых людей.

— А что, в сегодняшнем времени не может найтись таких автобусов, таких похожих людей? — слабо, по инерции упрямился Пенёк, — Не может так совпасть?

— Ты, приглядись к одежде молодёжи. Сегодня не носят рубашек с удлинёнными воротниками. Прислушайся к разговорам. О, смотри-ка — мужчина читает газету. Подойди попроси, посмотрим какое число и год.

— А что, подойду, — Пенёк поднялся, не торопясь, как-то вязко, не очень решительно подошел к читающему, наклонился и даже тронул его за плечо, по-видимому, удостовериваясь, что человек жив и здрав, насторожьем поглядывали на остальных. Мужчина поднял голову, с некоторым удивлением выслушал просьбу, пожал плечами, протянул газету.

Пенёк вернулся к нам, держа в руках хрустящий номер «Соотечественника».

— Ну что? — спросил я.

— Человек, как человек. Всё нормально.

— Ты число на газете глянь.

На лице Пенька отобразилась печаль. Я забрал у него газету. На первой странице под заголовком красовался тот самый год. Последний год моего детства. Первый год моей юности. Я пробежал глазами по страницам: двадцатидвухлетней давности статьи, напрочь забытые проблемы, дела, события — всё чуждо и далёко. Но газета выглядела совсем свеже — вчера, должно быть, а то и сегодня утром из типографии.

Я вернул газету Пеньку, тот отнёс хозяину. Мужчина недоумённо оглянулся на нас, — что, мол, за странная компания, чего такого нашли они в обыкновенной газете?

— Будьте очень осторожны в мыслях и желаниях, — предупредил я своих друзей, — Любой ваш мысленный образ может стать явью. Любое желание может тут же осуществиться.

— В самом деле, любое? — оживился Лёнчик, — Если я пожелаю ведро мороженного или ящик пепси-колы, они появятся?

— Я не говорю — появится. Я говорю — могут появиться. Ведро мороженого мы как-нибудь переживём. А если, не дай Бог, реализуются наши антижелания. То, чего мы очень сильно не хотим. То, о чём мы даже не думаем, что находится глубоко в нашем подсознании и по каким-то случайным причинам отсветилось в нём. Вероятно, именно так появились наши пугальщики.

— Похоже, для Стаи доступны любые закоулки нашей психики, — рассудила Вела, — В случае с пугальщиками она откопала в каждом из нас персонально самый отвратный, самый минусовый образ.