Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

– Дай банан! – чревовещнула она.

– Отстань! – Мурлов тряхнул плечом. – Бог подаст. Видишь, детям несу.

– Др-ря-ань! – натурально проорала Ворона и полетела. – Ничего тогда не скажу!

– Да на! На! – крикнул ей вслед Мурлов, протягивая банан. Ворона вернулась. Мурлов очистил банан, протянул его птице. Банан вильнул бананово-женским телом, подмигнул Мурлову на прощание и тут же исчез в вороньей глотке.

– Не ходи туда! – каркнула Ворона.

– Ты свои сказки оставь для Буратино, – отмахнулся от нее Мурлов.

– Как знаешь. Не пожалей потом.

Во дворе центрального телеграфа были бомж в оранжевой куртке у мусорного ящика и дворовая команда серых собак с тусклым взглядом на жизнь. Бомж предлагал беременной суке краюху хлеба, а та скалила зубы и беззвучно рычала. Что ж, часто собаки очеловечивают людей, а сами звереют от них.

Спустившись по ступенькам, Мурлов прочитал на двери «Отдел кадров. Входить без стука». Мурлов постучал и вошел. В нос крепко ударил запах олифы и свежей стружки. В полупустом помещении был один верстак, весь в пятнах, на котором с краю стоял бюст Ленина с нахлобученной на голову кепкой и тумбочка, на которой свернувшись спала кошка. Из соседнего помещения доносился визг циркулярной пилы.

Мурлов заглянул на визг.

– Есть кто?

– А кого надо? – из кучи опилок вылезла копия графа, но только со средним образованием. Вылитый браток. Отключила пилу.

– Да мне никого не надо. Приказ о назначении надо.

– Вот, ящики мастерю, прекрасная профессия! – сказала копия и уныло оглядела помещение. – Отвратительная должность!

Кадровик прошел в первую комнату. Открыл тумбочку, извлек из нее кружку, смятую пачку грузинского чаю, кипятильник, папку с тесемочками. Положил все это на пол, погладил кошку и засунул ее в тумбочку.

– Совсем не ловит мышей!

Не торопясь, развязал тесемочки, нахмурившись, покопался в бумажках.

– Мурлов, что ли?

– Мурлов.

– Распишись. Твой коньяк? Не любитель. А бананы оставь.

Мурлов похлопал себя по карманам. Ручки, как всегда, не было.

Кадровик подошел к Мурлову и неуловимым движением полоснул его бритвой по подушечке большого пальца.

– Не дергайся. Нервные все пошли! Вон туда приложи. Сюда, сюда, – он подвел Мурлова к верстаку и приложил его палец к поверхности стола. – Вот, минуту подержи, кровь впитается и вся информация будет у него, – он ткнул пальцем куда-то вниз, – в папке с файлами «Дактилоскопия».

Мурлов, приглядевшись, понял, что пятна на верстаке – отпечатки пальцев.

– Лейкопластырь-то хоть есть?

– Так затянется. Не боись, спида не занес. У нас его нет.

– Надо бы как-нибудь занести. Позвонить-то можно?

– Сказали тебе, от вахтера позвонишь. Все? Ар-риведерчи! Коньяк забыл.

Из тумбочки вылезла кошка с мышью в зубах.

В парке Мурлов сорвал листик с дерева и, плюнув на него, обмотал кровоточащий палец.

В каморке из ДСП сидел вахтер, и Мурлов, кивнув на разбитый телефон, спросил:

– Можно?

Вахтер молча протянул Мурлову трубку.

– Извините, как позвонить Горенштейну?

Вахтер молча ткнул пальцем в список под стеклом. Какие басни имел в виду граф?

– Мне графа. Граф? Это Мурлов. Мне больше подходит примечание.

– И что же вы хотите взамен? – донесся с хрипотцой, но сочный, как груша, голос Горенштейна. – Не забыли про эквивалент?

– Не забыл. Я полагаю, для вас это не будет превышать сумму, указанную в контракте.

– Вы сильно рискуете, голубчик. Откуда вам знать мои расценки на услуги? Я вам показывал прайс-лист? Ну, да как хотите. Прощайте.

Мурлов набрал домашний номер.

– Дима? Наконец-то! Ну, рассказывай, рассказывай, – глухо, как из другой жизни, послышался голос Натальи.

– Любопытство не порок, – сказал Мурлов и с ужасом подумал, не относятся ли устные условия контракта и к родной, что называется, жене. Наверное, нет. Да ну, абсурд! При чем тут жена? Он рассказал ей все, даже о девицах, не посвятив лишь в последнее свое решение. Еще начнет переубеждать.

– Ну, что там, что было еще? – допытывалась жена.

– Не забудь Сизикову позвонить. Скажи… Придумай сама, что сказать. Коньяк пообещай, пару бутылок.

Вахтер, казалось, не прислушивался к разговору и читал толстую книгу в потертом коленкоровом переплете. На маленькой плиточке закипел чайник. Старик привычными движениями, не отрываясь от книги, заварил в стакане чай.

– Как граф? Он тебя берет на работу? Понравился ты ему? Что обещал? Загранку? А семья? Или один? – снова и снова спрашивала она, хотя он обо всем уже подробно рассказал. – Дима, тут у меня его визитка. На ней слово какое-то. «Пора». На рубашке, белым по черному. Что пора? Куда пора? Дима!

Что это она? Боится, что он положит трубку? Мурлов замолчал.

– Дима! Димочка! Не клади трубку! Ради Бога! Ради всего святого! Любимый! Родной! – донеслось из телефона.

Мурлов испуганно посмотрел на вахтера и тихо опустил трубку на аппарат. Аппарат явственно сам произнес:

– Вот и все.

У вахтера в глазах промелькнуло сожаление.

– Вот это вы зря. Никогда не надо спешить, – сказал он. – Время-то зачем раньше времени закрывать. Оно само закроется, когда ему надо будет. И без скрежета закроется. У него дверь – всем дверям дверь! Вы, по всей видимости, к директору? Директора еще нет…

Когда Мурловы переехали на новую квартиру, Наталья захватила с собой и домового Филю. Для этого она на старой квартире поклонилась всем четырем углам спальни и сказала:

– Филя, малыш! Пойдем жить с нами на новую квартиру. Тебя там никто не станет обижать и ты будешь полным хозяином! Пошли, а?

Филя поселился на их старой квартире с незапамятных времен, года через два после свадьбы Мурлова и Натальи, а может, и раньше. Началось с того, что Наталья стала вдруг слышать какие-то звуки, шорохи, которые раньше не слышала, и замечать тени и движения воздуха, которых до этого не было. Лежит она, например, в спальне, читает и слышит, как из кухни ее зовет кто-то:

– Ната-аша!

– Чего? Чего вам? – спрашивает она.

А из кухни опять:

– Ната-аша!

Она поднимается, идет на кухню.

– Ну, чего вам надо? – спрашивает, а спрашивать-то не у кого, никого нет на кухне. – Ты, что ль, звал? – спрашивает она Мурлова.

– Когда?

– Ты? – спрашивает Димку.

– Нет, мамочка.

И так чуть ли не каждый день.

– Вы ничего не слышали?

– Ничего.

А раз ничего не слышали, как тут объяснить свои галлюцинации. А то стряпает, а ее за юбку кто-то сзади вроде как дернет или потреплет легонько. Посмотрит – никого нет. Кошка на шкафу дрыхнет. Собака в кресле свернулась. Через месяц таких «кажимостей» Наталья стала усмирять Невидимку.

– Филя! – (она назвала его Филей) – Филя, не безобразничай! Не отвлекай меня от дел!