Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

И Филя переставал безобразничать и смолкал, и не дергал ее за подол до следующего вечера. Но ночью вздыхал на кухне, открывал и закрывал дверцы шкафов, шлепал босыми ногами по полу, таскал тапки с места на место, вздыхал и бормотал что-то себе под нос. Наталья сообразила, что Филя неспроста шарашится всю ночь по кухне, видать, проголодался. Кто ж его накормит, если не она? С чего бы это он стал пересыпать то рис, то гречку из одной банки в другую, а перловку вообще высыпал в мусорное ведро. И она стала оставлять ему то баранку, то конфетку, то вафлю, то булочку. Филя был явно сладкоежка, так как все съедал до последней крошки. А больше всего ему нравились торты и всякая выпечка.

– Смотри, Филя, от ожирения придется лечиться! – предупреждала Наталья.

А еще он любил вина – кагор и клюковку. Сходил по ним с ума, как кошка по валерьянке.

Однажды Мурлов с тринадцатой зарплаты купил в ресторане «Центральный» огромный торт, оставшийся от свадьбы прокурора области. Он взял в руки нож и со словами: «Режу на шесть частей, двенадцать мне не осилить», – разрезал торт на шесть огромных кусков. Большому куску рот радуется. Но шесть радостных ртов, включая рот бабушки, смогли осилить только половину кулинарного гиганта. Наталья забыла убрать на ночь оставшуюся половину торта в холодильник. Торт и банку с айвовым вареньем Филя воспринял с чувством глубочайшей благодарности, он всю ночь чавкал и гремел посудой, а весь следующий день охал от рези в животе; а дети и Мурлов искренне недоумевали, куда же подевался торт, и косо посматривали на сладкоежку бабушку.

А месяца через два Филя пристрастился к телевизору. Встанет где-то справа от Натальи и сопит. Сопит и хнычет.

– Не гунди! – скажет ему бывало Наталья. – Сядь в кресло!

Сядет Филя в кресло и смотрит дальше телевизор молча. Чтобы Филя не отвлекал от просмотра передач, пришлось поставить ему отдельно старое кресло, и если кто, позабывшись, плюхался в него, Филя тут же начинал хныкать и дергать его за рукав. Гостей раз и навсегда предупредили, что это кресло стоит исключительно для кошки и собаки, чем вызвали у знакомых и родственников достаточное количество пересудов, замешанных на легкой досаде.

Потом он стал спать в ногах у Натальи, где всю жизнь спала кошка. В первый раз Наталью охватил ужас, когда она увидела, как кошка вдруг изогнулась дугой, все волосы на ее морде встали торчком, глаза дико округлились и она соскочила с постели и убежала, а на ноги Натальи опустилась такая же тяжесть, как от кошки. Наталья полночи боялась ногой шевельнуть. Потом уснула и проснулась оттого, что ее кто-то бил по ногам – тук, тук-тук! тук, тук-тук! Она ноги отдернула – перестали постукивать. Потом в полудреме забылась, ноги вытянула, видно, прижала Филю, и тот снова застукал – тук, тук-тук! А кошка с того дня стала худеть, перестала есть, совсем извелась, бедняга. Наталья в сердцах отругала Филю:

– Ты что же, бессовестный, мучаешь бедное создание? Перестань сейчас же! Считай, что Лиза твоя. Твоя мохнатая игрушка. Только не обижай ее. Прошу тебя!

Филя перестал, и кошка пришла в чувство и стала быстро набирать вес. У нее с того времени образовался прямо-таки зверский аппетит. И она охотно спала в Филином кресле, и Филя не сгонял ее и не хныкал.

А через пару недель Филя что учудил: ляжет за спину к Наталье, прижмется к ее спине и сопит, как собака. Наталья спрашивала Мурлова: «Тебе не кажется, что в комнате кто-то есть?» Но тот отвечал: «Не кажется, сударыня, а есть. Мне «кажется» – неведомо», – после чего засыпал и сопел, как Филя, собака и принц Гамлет вместе взятые.

Бабушка, помнится, говорила, что домовые появляются перед каким-нибудь событием или несчастьем, и Наталья сперва со страхом ждала каких-то бед. Но месяц шел за месяцем, год прошел, другой, никаких бед и приключений, слава богу, не случилось, и к Филе все привыкли, как к полноправному члену семьи, хотя верила в него на все сто процентов она одна. Остальным Филя давал лишний повод иронизировать и состязаться в остроумии.

И вот когда они переезжали на новую квартиру, первый, о ком позаботилась Наталья, был, конечно же, ее Фильчик. После официального приглашения, не дождавшись от Фили никакого ответа, она повернулась в сторону сопения и сказала ему строго:

– Филя! Мы сейчас все переезжаем. Не вздумай остаться здесь! Как только расставим на новой квартире мебель и разбросаем шмотки, я испеку штрюдель, обещаю тебе. Настоящий штрюдель со сливовым вареньем и грецкими орехами, много-много грецких орехов! Сварю вареники с кисловатым творогом, двадцать пять, нет, пятьдесят штук, залью их топленым маслом и к ним поставлю много-много густой сметаны в глиняном горшочке. Не забуду и острый соленый огурчик. Я помню. Два? Хорошо, два огурчика на блюдечке. И разрезанные вдоль, да-да. Клюковку, разумеется. Все это я оставлю тебе на ночь на кухне, а кошку и собаку запру в детской комнате, чтобы ты спокойно мог насладиться своим кушаньем. А в первую же ночь оставлю рюмочку кагора, у меня припасен.

Филя сопел. Это он так думал. Сопел всю ночь, но на новую квартиру перебрался вместе с Мурловыми. Оказалось, прежние хозяева своего домового не забрали с собой, и между ним и Филей произошла форменная драка за место под солнцем, то бишь за кресло под торшером. Они грозно вскрикивали, отвешивали друг другу оплеухи, пыхтели и катались по полу, пока Филя не изгнал-таки старого домового, потерявшего еще до этой битвы много сил от удара судьбы, имя которому была «черная неблагодарность». «Где-то он, бедняга, скитается сейчас?» – думала Наталья и спрашивала Филю:

– И тебе не жалко его? Изверг ты, окаянный! Зима на дворе! Уж перезимовали бы и вдвоем с ним, места теперь много.

Филя ничего не отвечал, а только сопел от обиды. Наталья вздыхала, шла на кухню жарить блины, а на ночь клала в Филину миску три самых поджаристых блина и поливала их медом. Утром миска была вылизана так, что не надо было ее мыть.

– Филя, сегодня будут тебе обещанные штрюдель и вареники. Смотри, не переедай до того.

Когда Наталья готовила «кондер», Филя так и вертелся под ногами, как кошка.

– Да уйди ты! – то и дело гоняла его Наталья.

– Барабашку гоняешь? – насмешливо спросил Мурлов. – О! Сегодня у нас полный отвал! Ухожу, ухожу, не мешаю, – и он удалился с песнями в самом прекрасном расположении духа.

Утром тарелка, блюдечко и миска были пусты, как три студенческие головы.

– Ну, что, Филя, оторвался наконец?

Филя довольно мурлыкал себе под нос…

Прошло несколько лет.

– Может, ты покажешься мне, – как-то в шутку попросила Филю Наталья. – А то уже столько лет вместе живем, а ни разу тебя в лицо не видела.

– А ты не испугаешься? – вдруг спросил Филя и напугал Наталью и самим вопросом и звуком своего голоса. Он обычно сопел, вздыхал, бормотал, звал ее откуда-то из другой комнаты, но никогда не опускался до внятного разговора с нею.