Владимир Моисеев - Наивный наблюдатель

— Что это? — спросил Семенов, бросив листок обратно на стол, и брезгливо отряхнул пальцы.

— Надо полагать, стихи, — ответил Зимин. — Вы не очень хорошо их прочитали, но они все равно хороши!

— Стихи… Вот видите, а вы говорите: психофизики. Какие же вы ученые, если вы преступники? Нарушители Правила.

— Ерунда.

— О вашем товарище Горском пока разговора нет, его роль в совершенном противоправном действии требует квалификации. А с вами, Зимин, все ясно, вы были взяты на месте преступления с поличным: распространение неофициальных рифмованных материалов наказывается в нашем Институте очень строго.

— Послушайте, Семенов, вы, наверное, не до конца представляете, с кем связались. Мы не пацаны какие-то безвестные! Еще раз прошу обратиться за информацией в Дирекцию. Нам приходится работать по двенадцать часов без передыха. Вы должны понимать, что нам требуется отдых, минуты расслабления. Неужели трудно позволить нам время от времени совершать мелкие шалости? Да, я изредка читаю Горскому стихи, однако это ведь такая пустяковина, что и говорить не о чем. Считайте, что это своего рода допинг, который позволяет нам хорошо выполнять свою работу. Что тут непонятного? Да у нас переходящих Призов не сосчитать! Мы на хорошем счету, на нас делает ставку руководство Института.

— Пустые слова. Правило для всех написано. И его нужно исполнять.

— Ваши обвинения абсурдны.

— Неужели?

— Мы не сделали ничего дурного.

— Вам неизвестно, что введение Единого эстетического правила было вызвано необходимостью? Совсем недавно наше научное сообщество погибало. Институт переживал далеко не лучшие времена, чтобы не пропасть, ученым потребовалось объединиться. Но сделать это не удавалось, пока не появиласьпонятная каждому единая эстетика. Сотрудников ознакомили с согласованным представлением о диалектике и гармонии знаний. Руководству Института удалось дать определение истинности,— не стесняясь при этом директивности и точности. Это была кропотливая работа. Но если бы она не была проделана, то Институт, в современном понимании, самоуничтожился бы. Вместе с психофизикой вашей.

— Все это выдумки. Общая эстетика познания, как мне кажется, это самый простой способ угробить науку. Много было попыток сотворить что-то подобное, да пока еще ни одной успешной. Люди по природе своей существа разные, и представления о познании у них, естественно, разные. Представьте, что всем сотрудникам будет предложено заучить представления о психике человека, которые будут признаны отвечающими Единой эстетике, а они вдруг окажутся ошибочными? Это же катастрофа.

— Попрошу без намеков! — выкрикнул Семенов. — Мы люди с высшим образованием.

— Какая чушь!— продолжал Зимин. — Унификация— смерть познания. Нам придется научиться работать в научном обществе, где уживаются самые разные, может быть, противоположные представления о человеческой психике. Главное, чтобы эти представления были. Таково требование будущего.

— Голословное заявление. Доводы за единую эстетику всем известны. Воспользуюсь фундаментальным «Логико-философским трактатом» Людвига Витгенштейна. Им было сказано: «Совокупность всех истинных мыслей есть образ мира». Можно сделать вывод, что мысль — есть изреченная словесная конструкция, имеющая прямую и неразрывную связь с реальностью. Реальность существует объективно. С этим, надеюсь, вы не будете спорить. Она одна на всех. Она существует независимо от нас. Никакой другой реальности не обнаружено. Давайте, например, возьмем слона. Слона любой узнает. Четыре толстые ноги, большие уши, хобот, тонкий хвост и бивни. Если человек смотрит на слона и говорит, что видит собаку, он, скорее всего, идиот. Любой нормальный человек, посмотрев на слона, скажет, что это слон. Можно утверждать, что это будет верно в 100% случаев. У нормальных людей самым естественным образом возникнет одна и та же мысль — ух ты, это слон. Получается, что возникновение у массы людей одной мысли не только не страшно, а даже должно приветствоваться, поскольку позволяет довольно просто отделить нормальных людей от больных. Это поможет оказать несчастным, тем, кого удастся выявить, срочную медицинскую помощь. Некоторые и вовсе вылечатся, научатся выискивать слона по первому требованию.

Тем более понимание единства верно для правильного восприятия состояния человеческой психики. Философы установили, что всеобщее признание получает всегда наилучшее из альтернативных представлений, далеко не в последнюю очередь из-за своей признанной эстетической привлекательности. Разве ошибался Георг Вильгельм Фридрих Гегель, когда утверждал, что «все действительное разумно, а все разумное действительно»? Оценку этого высказывания можно смело уподобить рассматриванию нашего условного слона. Верно эстетически выстроенная научная теория всегда одна — реализовавшаяся.

— Как же быть с необходимостью приспосабливаться к постоянным изменениям окружающей среды? Люди выжили и расселились по всей планете, только потому, что имели возможность экспериментировать и совершать ошибки. Без этого нельзя.

— Если будете жить по правилам, вам не захочется совершать ошибки!

— А давайте сначала исправитесь вы — Семенов. Вот когда вы, в своем таком важном Комитете, перестанете совершать ошибки, может быть, и мы, простые смертные, станем осмотрительнее.

— Это что за намеки!

— Какие намеки, я прямо говорю, что вы допустили ошибку. Вы нашли листок со стихотворением. Помните, вы читали стихи вслух? Теперь прочитайте его еще раз, про себя. Только внимательно прочитайте.

Семенов взял в руки листок, прочитал стихотворение еще раз. Лицо его побелело, и он грязно выругался. Но ему удалось взять себя в руки.

— Да, недоработка вышла.

Группа контролеров тут же прекратила следственные действия и отправилась восвояси. В глазах Семенова легко читались растерянность и неутоленная злоба. Он начал придумывать способы мести.

«Ничего, перебьется», — подумал Зимин.

Он закрыл глаза и мысленно поблагодарил судьбу за счастливое спасение. Случайные слова, придуманные, скорее всего, исключительно для смеха — перевод с румынского — спасли и его самого, и Горского. На их счастье текущий год был объявлен годом дружбы с Румынией. Это позволяло свободно читать румынские стихи в компаниях до пяти человек. Победа!

Вечером следующего дня Горский пришел в гости без приглашения, но с бутылкой дорогого виски. Его глаза блестели, он был, как всегда, самоуверен.

— Испугался, что ты до конца жизни будешь поить меня кофе, — сказал он радостно. — О нет, дружище, сегодня мы с тобой заработали право насладиться этим замечательным напитком. Стаканы попрошу. Возражений не потерплю.