Владимир Моисеев - Наивный наблюдатель

Увольняясь из Института, он старался не афишировать свои чувства. Раскрывать душу своему другу Зимин не захотел. Он надеялся, что это не было проявлением глупой отчужденности, а просто неправильно на пустом месте разводить сантименты. И только сейчас он понял, что это было именно проявлением отчужденности.

И вот прошло время, и Зимин пожалел о том, что так резко порвал со своим другом. Вместе они наверняка смогли бы найти ответы на любые философские вопросы. От Горского он мог услышать много интересного, пусть и не совпадающего с его представлениями. Это было важно особенно сейчас, когда Зимин понял, что думающий не так как он человек не обязательно дурак.

Потерять друга легко, а что делать с образовавшейся в жизни дырой, разобраться было непросто. В Институт Зимин возвращаться не собирался. Где бы они еще могли встретиться, не представлял. Не знал Зимин и о чем с Горским говорить, стихи он больше не читал, а обсуждать поведение фрагментов сознания богатых пациентов, ему было неинтересно.

Но мысль, что неплохо было бы встретиться с Горским, оказалась на удивление привязчивой. Выбить ее из головы не удавалось. Зимин даже стал подозревать, что ему ее подбросили извне. Какие-нибудь озабоченные обитатели Центра. Нау, которого Зимин по привычке считал своим куратором, утверждал, что ограничитель в мочке его уха не допустит внешнего воздействия. Но кто их знает! Там, в Центре, наверняка собрались умники, которые своего не упустят.

Работать Зимин больше не мог, он думал о Горском и о таинственном Центре. С Горским все было ясно. Вряд ли они еще когда-нибудь встретятся. Но даже если судьба однажды сведет их вместе, рассчитывать, что их дружба таинственным образом восстановится, было бы наивно. Как говорится, в одну реку два раза войти нельзя, хотя многие пробовали. Конечно, они давно стали чужими. Горский, наверняка, продолжает дурить голову богатым пациентам рассказами о безоблачном будущем сознаний, записанных на внешние носители, и ему верят. Наверное, он достиг в своем ремесле больших успехов. Отговаривать его было бы глупо, но и становиться соучастником Зимин не собирался. Пожалуй, лучше всего было забыть о его существовании, только не получалось.

А вот когда Зимин пытался думать о Центре, ситуация представлялась прямо противоположной. Он ничего не знал о Центре. Более того, он не был уверен в том, что такое место — Центр — существует в реальности. Зимин склонялся к абсурдному мнению, что Центр, скорее всего, лишь словесная функция, полумифическое представление о долгожданной Утопии. Он придумал красивое объяснение возникшему образу: собрались однажды обремененные достоинствами интеллектуалы и стали думать, как дальше жить-поживать. Решили, что в Усадьбе настоящего счастья не обрести. Пора перебираться в Центр, где они не будут больше зависеть от прихотей опростившихся обитателей Усадьбы. И объединились в группу единомышленников, как раньше простые люди записывались в кружки кройки и шитья. Не исключено, что с тем же самым результатом.

Проверить истинность рассказов Нау о сверхвласти и сверхмогуществе, которыми, якобы, наделены отдельные люди, удостоенные чести принадлежать к Центру, было трудно. Неудивительно, что история с ограничителем, жетоном и тайной организацией стала казаться Зимину наивной детской сказкой. Тем более, что Нау ни разу не напомнил о своем существовании. И это было странно. Чтобы доказать самому себе, что все, что с ним произошло в Усадьбе, правда, а не наркотический бред, Зимин решил, что пришло время самому связаться с Нау и потребовать разъяснений.

В этом был свой резон, прошло уже почти два месяца со времени возвращения в Трущобы, но каких-то серьезных изменений в своей жизни Зимин не заметил. Более того, никто и не думал интересоваться его сочинениями, которые, якобы, так нужны были членам Центра. Можно было подумать, что про него банально забыли. В этом не было ничего необычного, но зачем ему задурили голову?

Мысль о том, что он никому не нужен, больно ударила по самолюбию Зимина. Пора было проявить инициативу. Он вызвал Нау.

Ему ответили. И это придало уверенности. А она ему понадобилась, потому что Нау уже через несколько минут очутился в его комнате.

— Как это возможно? — удивился Зимин.

Он с ужасом смотрел на улыбающегося и довольного собой Нау, развалившегося в кресле, ему стало не по себе.

— Успокойтесь, Зимин. Мне казалось, что вы способны к разумным умозаключениям. Могли бы и сами понять, как мне удалось перенестись в ваше жилище.

— Не понимаю.

— Плохо.

— Может быть, вы объясните мне… Так будет проще.

— По-моему, все очевидно. Вспомните о своем жетоне, который способен загрузить вашему собеседнику ложную память. И у меня есть такой же жетон. Вот он. Мы можем воспользоваться ими оба. Только продуцировать будем не придуманные образы, а самые что ни на есть реальные — вы внушите мне, что разговариваете со мной, а я внушу вам, что сижу в этом кресле. Вы же представляете, как выглядит сидящий в кресле человек. Вот и все. Идеальная нуль-транспортировка.

— Но мы встречаемся в придуманном пространстве!

Нау поднялся и сильно стукнул его кулаком по плечу. Удар получился ощутимым.

— Ну и как?

— Больно. У вас удачно получилось.

Нау довольно засмеялся.

— Ваш мозг был обманут. Вы «вспомнили», что бывает, когда получаете удар. Только и всего.

— Но это всего лишь имитация наших чувств!

— Разве вы способны уловить разницу?

— Наверное, это можно сделать.

— Но зачем? Например, вы говорите по коммуникатору, разве ваши собеседники обижаются, что слышат не ваш голос, а лишь умелую его имитацию?

— Пожалуй, и в самом деле, похоже.

— Именно.

— Очень жалко, что вы не сможете при возвращении забрать с собой… Вот эту тарелку.

— А что мне помешает? Отдаю команду «копировать», и мой 3d-принтер ее уже распечатал.

— Но как вы узнали, что здесь есть тарелка?

— Я ее реально не вижу, но видите вы. В нашем случае это одно и тоже.

— Оказывается все очень просто.

— Когда подробно объяснишь, — засмеялся Нау.

Пример с коммуникатором убедил Зимина. Другого объяснения внезапному появлению Нау в его комнате он не видел. По крайней мере, законы физики, вроде бы, не были нарушены. И Зимина это обрадовало. Ему было бы неприятно, если бы на обитателей Центра законы физики не распространялись. Они и без этого обладали огромной силой. Теперь он в это поверил. И то, что он был одним из них (впрочем, пока это были одни слова), сути дела не меняло. Даже если это подтвердится.

Он вспомнил слова из одной книги:

«Человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть форсированно и навсегда обгонит большую».