Джей Эм - Там, где начинается вселенная

Не замечая холода, он чувствовал жар в солнечном сплетении и лёгкое покалывание в кончиках пальцев – за час удалось собрать достаточно силы. Но это ещё далеко не всё. Направить силу в нужное русло – вот что самое трудное. Ведь убила этих людей тоже сила. Сила гнева и ненависти.

Шэн выровнял дыхание и заставил сердце биться спокойнее. Алая пелена перед глазами начала рассеиваться. Вот и нет уже никакой пелены… Вокруг – только свалки. Под ногами – дорога. Грунтовая дорога под снегом. Земля… И небо над головой.

Он снова шагнул вперёд. Нагнулся, взял за плечи тело Нэнси Маклинн, оттащил в сторону от остальных, положил на спину.

Не имеет значения… не имеет значения…

В тот раз, двадцать лет назад, было проще. Ребёнка, к которому привела его Ида Кин, он не знал. А Нэнси Маклинн, дочь Оливии и Антеро, училась у него психопрактикам. У неё были хорошие способности к внутреннему зрению, а вот телепатия ей не давалась. Спорщица и упрямица Нэнси… Работать вместе с Симоной она начала всего-то полгода назад. Кажется, ей ещё не исполнилось двадцати четырёх.

Сэм Джинджер, Карлос Мариано, и остальные – всех их он знал, всех помнил живыми.

Но не зря же прошли эти двадцать лет?

Шэн сел возле Нэнси, скрестив ноги, и сложил ладони «чашей», одну на другую.

Здесь и так много боли. Он пришёл сюда не для того, чтобы её приумножать. Он пришёл уменьшить её.

Сосредоточиться…

Не имеет значения… Ничего не имеет значения.

Осталось сделать всего один шаг. Дальше всё будет само собой… но этот шаг…

Волна плеснула о берег и с тихим шелестом откатилась назад. За ней – другая, и третья…

Пройден шаг. Наконец-то он смог увидеть его, океан, чьи волны бегут и бегут к берегу, порой забывая, что не отделены друг от друга, что все они – океанская вода. Сапфировые волны… ультрамариновые… лазурные… бирюзовые… прозрачные. Багровый огонь преображается в серебристое сияние. В свет без источника. Есть только один океан – океан света. Начало вселенных, начало без начала, реальность без определений. Нет больше различия между внешним и внутренним. Нет никаких границ.

Шэн положил руку на лоб Нэнси.

Жар в солнечном сплетении, ставший безграничным, поднялся выше, к сердцу. Полился по плечу, по предплечью, достиг ладони… и заструился дальше.

Теперь, когда препятствие собственного страдания преодолено, слабая сторона стала сильной. Именно потому, что знал Нэнси, он быстрее, чем того ребёнка, нашёл её среди хаоса, в котором так легко потеряться, и громче позвал.

«Там была боль», – откликнулась та, кто была Нэнси.

«Боли нет больше».

Молчание.

«Есть – «люблю», слышишь? Не «любил», а – «люблю».

Движение. Движение сквозь неподвижность. Жар сквозь холод. Огонь растопит лёд.

И – что-то изменилось… всё изменилось. Ответное движение. Лёд тает. Отступает холод.

Течение, размеренные удары сердца, дуновение… Свет.

Нэнси Маклинн открыла глаза.

«Странный сон…»

«Ты проснулась».

«Я знаю, мастер. Мне больше не страшно. Но я так замёрзла…»

«Сейчас согреешься. Всё хорошо теперь».

«Я знаю».

Ночь была на исходе. Ещё немного – и она уступит свои права серым предрассветным сумеркам.

Карлос Мариано уже достаточно пришёл в себя, чтобы подняться на ноги, и направился в фургон, который Шэн оставил за поворотом дороги. В фургоне была чистая одежда, большая бутылка с водой, полотенца и кое-что из еды. Считая Карлоса, пять человек дожидались в этом фургоне… Дожидались ещё троих.

Один из этих троих, Шэн, сидел сейчас на земле, другая, Лара Аркадия, лежала рядом. И – ничего не происходило.

Неужели Симона оказалась права?..

Не осталось ни жара, ни даже тепла. Шэн чувствовал себя усталым и опустошённым.

Лара и Эрик Торфинсен – он не сможет помочь им.

Небо с восточной стороны побледнело, но цвет его был какой-то неестественный, мутно-желтоватый.

Нет, нельзя сдаваться. Нельзя оставлять попыток.

Мастер закрыл глаза и постарался сосредоточиться. Но и перед внутренним взором плавала та же желтоватая мгла. Возникло ощущение, что он сидит не под открытым небом, а в каком-то тесном подвале с низким потолком.

Волны океана виднелись где-то очень далеко, у самого горизонта. И они не сияли больше.

…убили ни за что. А ведь эти люди старались делать другим добро…

У матери Эрика слабое сердце. Ей ещё ничего не говорили…

Шэн вздрогнул и открыл глаза. Он знал такие моменты. Знал эти мысли, вызывающие чувство безысходности. Узнал два десятка лет назад, и с тех пор учился не поддаваться им. Но получалось не всегда.

Сейчас безысходность была глубже, чем когда-либо. «В помощи нуждаются не только эти двое – сотни, тысячи… Разве твоей силы хватит, чтобы…» Не хватит. Не хватит даже на двоих.

Знал он и опасность этих мыслей: они заставляют думать больше о себе самом, чем о нуждающихся в помощи. Но ничего не мог с собой поделать.

Взгляд упал на куртку Лары. С левой стороны на ней запеклось тёмно-красное пятно.

Мастер с трудом подавил желание вскочить на ноги и уйти, убежать прочь отсюда.

Почему именно теперь? Почему именно теперь всё, что у него было – оставило его?

Он поднял лицо к небу – почти против воли, потому что боялся снова увидеть мутную желтоватую мглу.

Но не увидел. Внезапно вспомнилось красное… другое красное. Цветок… Цветок, а не рана от лучемётного выстрела. Вспомнилась рука, держащая стебель розы чуть пониже его руки. И ощущение, которое осталось с ним и после того, как он поставил цветок в воду – такая ясность, уверенное спокойствие… Ведь оно не исчезло и позже… Осталось.

Этот цветок – он жив до сих пор. Он стал другим, из розы для букета превратился в маленький розовый куст. Рыжая Ханна вычитала где-то, что из цветка можно сделать черенок и укоренить в земле. Забрала розу из Кристального зала и посадила в глиняный горшок. А потом цветок у неё выпросил Патроклос и поставил на подоконник в своей комнате.

«И ты ещё сомневался, что помог мне. Помощь оказалась даже больше, чем я мог рассчитывать… Ты пришёл ко мне в непростой момент своей жизни, ты был растерян. Но оставался тем, кто ты есть, тем, кто знает о неразделённости двух начал, человеческого и вселенского, больше чувством, чем рассудком. И – ты поделился со мной своей необыкновенной энергией».

Губы мастера дрогнули. Он улыбнулся, глядя, как светлеет и проясняется небо.

Рабочее время ещё не началось, но Отто Фрауберг был в лаборатории. Он не покидал её со вчерашнего дня. Кроме него, в здании сейчас находились только двое охранников.

Фрауберг следил за данными, появляющимися на дисплее. Он не отходил от компьютера, контролируя характеристики процесса, который протекал внутри прозрачной капсулы размером в человеческий рост. Пока всё шло хорошо. Никакого вмешательства со стороны Фрауберга ни разу не потребовалось. «Нова» работала в точности так, как было нужно.