Ира Андронати - Малой кровью

Юлька только сейчас осознала, что на нее опять наваливается эта непонятная, почти неодолимая дурная сонливость, глазки останавливаются… останавливаются… но никак нельзя было поддаться ей в этом странном месте.

— Простите, пожалуйста, вы не могли бы сварить мне очень крепкий кофе? Мне надо ехать, я уже и так слишком задержалась…

Хозяйка неодобрительно покачала головой.

— Кофе… Тебе ведь еще нет двадцати одного?

— Нет, — сказала Юлька. — Но у меня есть вот это… — Она вытащила из кармана кью-карточку и показала Памеле. — Так что кофе мне можно.

— Так ты из этих? — Памела показала глазами в потолок.

— Была, — сказала Юлька.

— Кого только не встретишь, — вздохнула Памела. — Кофе. Кофе, чтобы проснуться. Сейчас я тебе сварю именно такой…

Юлька закрыла глаза, а когда открыла, увидела очень близко лицо настоящей ведьмы: проволочно-толстые белесые волосы, морщинистый лоб, веки без ресниц, огромные зрачки, желтоватые белки глаз в густых сеточках сосудов, мешки под глазами, пористый красноватый нос, бескровные губы…

— Эй! — сказала ведьма и отодвинулась, вновь превратившись в Памелу. Юлька попыталась сглотнуть, но что-то застряло в горле — наверное, вскрик. — Ты что? Ты меня слышишь? Очнись, детка!

— А-а… Да, все нормально… уже прошло… прошло… Который час? — И тут же посмотрела на часы, сама себе кивнула — и через мгновение забыла то, что видела. — Я что, уснула? Я кричала?

— Вот кофе, — сказала Памела, с нова присаживаясь рядом. — Мне не хочется тебя отпускать в таком состоянии. Ты слетишь с дороги, и я буду виновата.

— Я не слечу с дороги, — сказала Юлька. — Пять минут — и я буду в форме… Это мой нормальный дневной сон. Я так приучила себя. Сплю две-три минуты днем — очень помогает.

Она взяла двумя руками тяжелую керамическую кружку и отхлебнула большой глоток — Памела только охнула. Горячим шариком он упал в желудок — и там взорвался…

Еще часа три после того Юльке казалось, что она выдыхает невидимый огонь.

Москва, Россия. 28. 07. 2015, 05 часов 10 минут

Такого Селиванов, вообще-то говоря, от себя не ожидал. Конечно, это и обещанные Маргошины капли, не без того, но все же, все же… Он похлопал себя по плотному брюшку, потом стукнул кулаком. Никакой тебе дряблости, сплошная мышца. И Маргошу ублажил по полной программе, вон как посапывает…

Сам он был совершенно ни в одном глазу: бодр и готов к дальнейшим подвигам. Так легко он себя не чувствовал, пожалуй, с времен, когда последний раз проходил трехмесячные курсы повышения квалификации в ВМА. Тогда были веселые друзья, гусарские пьянки и бескорыстные девочки quantum satis — «сколько нужно». А сразу после окончания его ждало новое предложение, от которого он не смог отказаться, настолько заманчивым оно было… а толку? Началось вторжение, и уже нельзя было уйти и заняться чем-то другим, а надо было только пахать, и пахать, и пахать.

И все-таки он напахал немало, совсем немало, но потом пришла эта белобрысая гадина…

«Никогда не думала, что неприязнь может быть такой… генеративной», — сложив руки над толстенькой попкой и покачиваясь на каблуках, говорила Марго. Она стояла перед его «иконостасом» и рассматривала вырезанные из газет и журналов фотографии: госпожа Эвита фон Гофман с «сыном» Кешей, без Кеши, со своим сожителем, все втроем, в компании с бывшим президентом, в компании с нынешним президентом, еще с какой-то политической шпаной, с офицерами, с мальчишками и девочками, с профессорами и академиками… Тогда он молча выдернул из висевшей на двери мишени дротик и метнул в фотографии. Не целясь, но очень точно. Прямо стерве между глаз. «Вот это бросочек!» — восхитилась Марго…

Сейчас он сам подошел к этой фотовыставке. Многие портреты были буквально изрешечены дротиками. Селиванов послюнил подушечку большого пальца и поставил госпоже фон Гофман печать на лбу — прямо между глаз.

Так и будет, пообещал он ей, улыбнувшись на прощание.

Он умылся и побрился, не без удовольствия разглядывая свою физиономию. И чем она тебе, козлу, раньше не нравилась?.. Ну, нос легко краснеет, так мы его сейчас «мерикеем» натрем, и порядок. Ну, щеки дряблые… так ведь тебе и лет уже скоро шестьдесят, и в остальных местах ты не худенький. Если Маргоша правду говорит, скоро все втянется, вон марцалы какие поджарые, гады.

…и всем говорить, что у меня баба наполовину марцалка… Знаю я, знаю, все уши прожужжали, что говорить нельзя, а приятно-таки — щекочет, щекочет ретивое…

Как это может быть, однажды спросил он ее, тебе же не десять лет, а она засмеялась, развела руками и сказала: какой ты у меня наивный, хоть и в Комитете служил, они здесь уже знаешь сколько? Лет сто как минимум… Он подумал и согласился: вполне может быть. Слишком легко они вписались в действительность, без разведки такое немыслимо.

Из завала одежды в шкафу он выволок бежевые парусиновые брюки, той же фактуры, но зеленоватого цвета легкий пиджак, потом — черную шелковую футболку. Все мятое, но через два часа само собой разгладится; Селиванов никогда не гладил вещи утюгом и не покупал ничего такого, что было бы необходимо гладить. При этом он был своего рода денди…

Оделся. Пиджак все-таки сделался немножко тесен. Так, а если на одну пуговицу… Придирчиво осмотрел себя: прямо, с одного бока, с другого. Терпимо.

Позавтракал, как всегда, чашкой кукурузных хлопьев с молоком и баночкой фруктового йогурта. Запил все это маленьким чайником хорошего зеленого чая. В чем, в чем, а в зеленом чае он толк когда-то знал…

Посмотрел на бутылку, все так же стоящую на подоконнике. Чудо свершилось: на спиртное не тянуло совершенно. А вот капли надо принять… пять капель на рюмочку теплой воды, горечь и гадость редкая, поэтому немедленно запить…

Селиванов обулся — мокасины из мягкой оленьей кожи на кожаной же подошве, — подхватил портфель и тихонько вышел из квартиры, беззвучно прикрыв за собой дверь.

И тогда, сладко потянувшись, проснулась Марго.

Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон.

Год 468-й династии Сайя, 46-й день весны, час Собаки

— Товарищ полковник! Ну, товарищ же полковник!..

Да. Сейчас. Жополковник… Потолок.

— Откройте глаза… Вот так.

Воды. Два белых пятна, неровных белых пятна.

— Попейте… вот…

Жидкое, холодное… очень холодное… сладкое…

— Что с ним, Пал Данилыч? Перегрев?

Пал Данилыч… Урванцев, правильно. Док Урванцев. Пятно слева.

— Сердце, какой там перегрев… Он же у нас сердечник, ты и не знал…

— Я знал, я таблетки его при себе таскал, только не думал…

— Не думал… Ладно, обошлось вроде на этот раз, только пусть лежит. Так и скажи — доктор не велел будить. И все.