Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

«Перспектива не из приятных. В кого она собирается превратить меня?».

— Не пугайтесь. Вас я не собираюсь переделывать. Мне достаточно ваших красивых мыслей. Согласитесь, что даже ведьме нужен человек с красивыми мыслями, который бы вдыхал в нее веру в доброе человеческое начало.

Не могу ручаться, что в точности передаю ее слова. Разве можно уловить ход мыслей личности, утверждающей, что она — ведьма? Я выражаюсь сообразно собственному образу мышления, потому что невозможно воспроизвести головокружительные скачки ее мыслей, логическую связь которых я восстанавливал значительно позже того, как они были облечены в слова. Нужно было время, чтобы связать их воедино и ассимилировать.

В эту ночь спальней мне служил уголок у деревенской ограды. Трава на полу, три отцветших одуванчика — кровать и кресла, и один цветущий — стол.

«Буду чувствовать себя эльфом, у которого вместо диванчика — одуванчик».

— Вы ведь завидовали эльфам, когда были ребенком?

«Она знает даже то, о чем я никогда не думал!».

— Каждая мысль оставляет след на лице.

«А вы не боитесь, что, стирая следы мыслей у своих «подопытных кроликов», уничтожите нечто такое, чего еще не было в природе? Даже самый грубый, неотесанный человек порой может придумать что-то необыкновенное».

— Я усердно разыскиваю для своих экспериментов людей, которые никогда не придумали ничего оригинального, или же таких, которые и без того обречены на смерть. Та, которую я обратила в Цецилию, — старая проститутка, задумавшая свести счеты с жизнью. Думаю, что я поступила гуманно, воспользовавшись ее живым трупом, вместо того, чтобы предоставить его червям.

«А Лусия?»

— Она была смертельно больна. Рак.

«Неужто можно предотвратить смерть, если пересадить человеку чужие мысли?».

— Как видите. Настоящая Лусия не болела раком. Получив новый облик, тело больной отторгло не присущую ему болезнь.

«Но это же настоящие чудеса! Почему вам не сделать их достоянием людей?».

— Ха-х! Они так цепко держатся за свою «гуманность»! Спокойной ночи!

Запахло свежескошенным сеном, и я заснул. Вероятно, и это был один из «ароматов» Ведьмы, о которых я расскажу ниже.

Проснулся я оттого, что кто-то щекотал у меня в носу травинкой. Передо мной была модно одетая девушка с распущенными волосами, в сандалиях на босу ногу. Протерев глаза, я убедился, что это — сама Ведьма.

— Вставайте! Сегодня у меня выходной. Пойдем на прогулку.

Это был самый веселый день в моей жизни. Мы бродили по лесу, купались, обедали и ужинали в каких-то деревенских ресторанчиках.

Она смеялась, размахивая сандалиями, пылила босыми ногами по тропинке и подшучивала над моим «образом жизни»:

— Восхитительная биография! Родители возили тебя с собой в своих бесконечных турне по миру, запирали в гостиничных номерах, заставляли играть. Потом начались и твои бесконечные турне. Гостиницы, концерты, контракты, краткие передышки и снова все сначала. Родители умерли, друзей найти не сумел, эта особа, которая таскается за тобой в качестве официальной подружки, перепродает тебя то одному импрессарио, то другому, а ты ничего и не замечаешь. И берет, кстати, большие проценты за то, что уговаривает тебя сыграть на каком-нибудь внеочередном концерте. Тебя считают рассеянным простачком, потому что ты целиком поглощен музыкой. Но ее тебе не достаточно. Другие музыканты думают о следующем трудном пассаже или о том, как закончить фразу, а бывает, что и каким пальцем взять ноту. Для тебя же музыка — источник неизведанных чувств и переживаний. Нечто вроде опиума. Неукротимая фантазия выводит тебя за рамки обычного музицирования, позволяет увидеть мелодию в образах. Для тебя гаммы имеют свои цвета, пьесы насыщены видениями. Музыка тебя пьянит, порождает в сознании новые миры, которые исчезают, как только отзвучит произведение. А мне хотелось бы, чтобы они оставались. Получили право на жизнь.

«Значит, я подлежу переработке!».

— Не будь подозрительным! Я хочу, чтобы ты постиг самого себя. Кроме того, не думай, что я могу любого превратить в кого вздумается и какого-нибудь мясника сделать Эзопом. Приходится подыскивать близкие по анатомическому строению типажи…

— А потом?..

— Ха-ха-ха! Ты себе представляешь нечто вроде кухни, где несчастные варятся в котлах, испытывая страшные муки. Должна тебе сказать, что фантазия у тебя довольно старомодная. А все куда проще — несколько дней приятного сна среди прекрасных «ароматов»… Правда, мне удалось поставить только отдельные опыты, но и этого оказалось достаточно, чтобы меня преследовали. Во многих странах хотели бы заполучить меня… и я не боюсь нападков своих коллег, ратующих за гуманизм из беспокойства — как бы моими открытиями не воспользовались бесчестные люди, те самые, что мечтают стать властителями мира. Я сильнее их, хотя их действия представляют для меня серьезную угрозу. Но, мне кажется, что мы сможем спокойно пожить здесь еще дней десять.

И она провела меня в сад через совсем незаметную калитку.

Откуда-то доносилась музыка. Первая баллада Шопена. Я остановился, прислушиваясь. Исполнение было совершенно. Точно такое, как в моем воображении.

— Кто играет? — спросил я, когда звуки смолкли.

Она засмеялась:

— Ты думаешь, найдется пианист, который так сыграет Шопена?

— Электроника?

— Нет, это твое собственное воображение. Материализованное. Ты не пианист, и тебя всегда раздражало, как неуклюже пианисты исполняют Шопена. Ты знаешь, как должны звучать его произведения, но не владеешь этим инструментом. Мои приборы записали балладу в интерпретации твоего воображения — и вот она, музыка, достойная восхищения!

А то, что я услышал потом, заставило меня прослезиться. Это были мои мечты, мои сны, заговорившие голосами неведомых инструментов.

Смолкли божественные звуки, и она сказала:

— Вот музыка, исторгнутая из твоего пробужденного от летаргии мозга. Из твоего засоренного чужими произведениями сознания. С сегодняшнего дня ты творец! Давай же отпразднуем твое рождение!

И снова раздвинулись стены и открылся зал, похожий на ледяную пещеру. Все сверкало — ледяные сосульки на потолке, искрящийся инеем пол. Прозрачные статуи, установленные в самых неожиданных местах, тихонько позванивали, и дивные звуки сливались в небесно чистой гармонии. Тут и там в зале стояли низкие столики, вокруг которых возлежали на пиру, подобно древним римлянам, человек двадцать мужчин и четыре женщины. Все в белом. Двух женщин — Лусию и Цецилию — я знал, другие две были не так красивы, и все же мужчины оказывали им гораздо больше внимания. Мужчины были самого разного возраста, и одеты они были разношерстно. Мне показалось, что некоторых из них я где-то видел.