Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

И вдруг в самом конце процессии я снова увидел ее. Несомненно, это была она! Живая? Траур плохо скрывал коварную усмешку. Она пристально поглядела на меня, и я почувствовал, как она сказала: «Не слушай глупостей, я жива! Жива и умираю от смеха, глядя на их печальные физиономии».

Я тут же подумал: они близнецы. Возможно, ее скорбная гримаса только напоминает усмешку, а может, она попросту ненавидела свою сестру; это бывает у близнецов. Я снова почувствовал, что живу и что комедия смерти для меня не имеет ровно никакого значения. Я открыл свое спасение.

Я пошел за процессией. Нет, не за процессией! За нею! Время от времени она оборачивалась, будто хотела удостовериться, что я следую за ней, или подбодрить меня; и на лице ее блуждала улыбка. Я старался разглядеть ее сквозь траурную вуаль, удивляясь ее необъяснимой веселости, и мне вдруг показалось, что у нее борода, а в другой раз привиделось индийское украшение в носу.

Процессия вошла в ворота кладбища. Наверное, говорили речи, правда, в этом я не уверен, потому что смотрел только на нее. Гроб опустили в могилу. Как и многие другие, она бросила горсть земли и отошла. Я последовал за ней. Она шла медленно, но сколько я ни старался, не мог ее догнать. Мы вышли за город. Я побежал за ней, но и это не помогло. А ведь она шла медленно! Я чувствовал, что вокруг меня затягивается какая-то таинственная петля, нечто неведомое несет меня навстречу неизвестности.

Мы подошли к высокому каменному забору с плотными двустворчатыми воротами, вроде гаражных. Ворота распахнулись сами, что меня не удивило — для этого есть специальные механизмы. Она остановилась и жестом подозвала меня. За воротами виднелась стена округлой кладки, так что ни одному случайному прохожему не удалось бы увидеть, что за ней скрывается. А скрывался за ней сад. Сначала я не заметил ничего особенного, но потом с испугом установил, что деревья в нем какие-то странные — то ли выродившиеся, то ли каких-то неизвестных мне пород или попросту… искусственные. За ними были клумбы. Но росли на них не цветы, а… кристаллы. Разноцветные, искрящиеся в фантастических комбинациях.

Наверное, я был сильно поражен этой картиной, потому что не сразу заметил дом. А дом мог поразить любое воображение. В нем не было ни одного… прямого угла. Это была умопомрачительная композиция дуг, полумесяцев, сфер и полусфер, форм, напоминающих курьи ножки, слоновые бивни… Не дом, а бред шизофреника или художника-модерниста. Ошеломленный, я остановился, но она мне кивнула, и я вошел, тут же позабыв обо всех колебаниях.

Когда я ступил в просторный круглый холл, пол заходил у меня под ногами, будто трясина. И до сих пор не знаю, то ли это был необыкновенно мягкий ковер, то ли настил из неизвестного материала, потому что каждый раз, когда я по нему проходил, удивлялся новизне форм и расцветок, менявшихся в хаотическом беспорядке. Посреди холла искрился бассейн, напоминавший огромный человеческий глаз с фосфоресцирующим зрачком. Но самым удивительным была вода, вздыбившаяся посередине и так застывшая. Можете ли вы представить себе что-нибудь подобное?

Дама в трауре указала мне на нечто, что можно было бы принять за диван, если бы оно не походило на гигантского осьминога. Подавляя в себе чувство страха, я подошел. Тут же ко мне протянулось щупальце, обвилось вокруг, и я почувствовал, что сижу в необыкновенно удобном, мягко пружинящем кресле, повторяющем очертания моего тела. Я переменил позу, и оно тут же, будто предугадывая мои желания, превратилось в оттоманку, кресло-качалку. Глазом «осьминогу» служил цветной телевизионный экран, по которому скользили фантастические картины, но и они не шли ни в какое сравнение с необыкновенной росписью стен — какой-то странной смесью древнего искусства ацтеков, майя и самой модерновой живописи. Ламп нигде не было. Свет исходил от стенных панно.

Первой моей мыслью, когда я немного оправился от потрясения, было: «Куда я попал? Кто эта женщина в трауре?» Она улыбнулась:

— Вы попали в мой дом. А я ведьма. Можете меня называть мадемуазель Ведьма.

«Но она читает мои мысли! Это ужасно!».

— Ничего ужасного. Даже удобно. Не нужно трудиться облекать мысли в слова.

«Но я же буду чувствовать себя голым. Каждый человек имеет право на сокровенные мысли».

— Люди прячут свои мысли из страха перед себе подобными, если эти мысли некрасивы. Меня же вам нечего стыдиться или бояться. Я знаю все человеческие мысли и уверяю вас, само это чудо — мышление — служит оправданием любой, самой постыдной мысли. Материя, порождающая мысль! — великое совершенство, и даже самое уродливое ее порождение вызывает восхищение.

«Но ведь есть ужасные, отвратительные мысли…».

— И они достойны восхищения, потому что созданы тем, что неизмеримо ниже их, — материей.

«Только ведьма может такое придумать!».

— Великолепно! Я вижу, вы уже свыкаетесь с названием, которое я вам предложила. А ведь в нем нет ничего обидного. Наоборот, даже лестно быть ведьмой. Ведь это слово сродни слову «ведать», «знать». Знать силы природы, управлять ими — это далеко превосходит возможности обыкновенных людей. А зависть порождает ненависть. В прошлом ведьм сжигали на кострах. Кто-то изучает анатомию человека — ну как тут обойтись без вскрытия, скажем, мертворожденного ребенка! — его тут же на костер! Кто-то стремится найти новое лекарство, собирает травы, пробует их свойства… — на костер! Кто-то делает простенькие химические или физические опыты — на костер! Кто-то пытается узреть будущее — на костер! Люди всегда расправляются с теми, кто толкает их вперед. Ленивый ум не может постичь целей впередсмотрящих. В сущности, человеческий прогресс — удел вещих, знающих людей. А прогресс, говорят, то же настоящее, на несколько лет опередившее сегодняшний день. Ныне никому не придет в голову судить за аутопсию мертворожденного или за химические опыты, не выходящие за рамки общепринятого. Но попробуй перешагнуть эти рамки — и тебя начинают называть ведьмой, кричать о гуманности и идеалах. И на каком основании берутся меня судить? Зато мне весело вспоминать, как я их провела. Обработала труп так, чтобы получилось полное сходство со мной, и оставила в лаборатории, инсценировав несчастный случай. И меня похоронили! Ах, как они торжествовали, как старались выглядеть опечаленными! А я, как настоящая ведьма, шла за собственным гробом и читала их мысли. И давилась от смеха над ничтожнейшими плодами усилий их старательно вышколенных мозгов. Я позвала вас за собой, потому что у вас красивые мысли. Я давно вас знаю, не раз вас слушала и удивлялась тому, как мастерски воскрешаете вы мечты композиторов, умерших столетия назад. Но я убеждена, что вы еще не знаете самого себя. Довольно вам ворошить мертвые мысли, пора вытащить на белый свет те, что дремлют в вашей собственной черепной коробке, задавленные теснотой. Этот прибор (она показала на осьминога), если вы пожелаете, будет записывать ваши мысли…