Игорь Вереснев - Реквием по вернувшимся [СИ]

– Я докладывала, что после происшествия на пляже отметка Пристинской пропала с биосканера. Если сопоставить это с разговором… В общем, вчера вечером я на сто процентов была уверена, что Пристинская умерла. А сегодня… Посмотри внимательно на крайнее левое окно второго этажа. Видишь? Это она сидит в постели. И аудиодатчики её голос фиксируют.

Берг навёл бинокль на указанное окно. Действительно, была видна женская головка с коротко остриженными светлыми волосами и плечи с узенькими бретельками ночной сорочки. Пристинская сидела, опершись на спинку кровати, по-видимому, слушала собеседницу, находящуюся в глубине комнаты.

Рихард опустил бинокль, повернулся к Лауре. Та, упреждая вопрос, кивнула:

– Это пока всё.

– Хорошо, пусть ребята продолжают наблюдать. Что у нас дальше по программе?

– Пойдём, покажу окрестности. Здесь недалеко тропинка, по которой можно спуститься прямо к дому Медведевой, – Лаура сунула бинокль в сумку и пошла назад.

Не доходя до крайних домиков посёлка, они свернули с тропинки и вскоре оказались в лесу, сбегавшем по склону. В тени деревьев сразу стало прохладней, и Берг с облегчением вытер выступивший на лбу пот.

– Здорово здесь, настоящий лес. Я этим летом ещё на природу не выбиралась, времени не было. Иногда так хочется отключиться от работы, от всей этой гадости, которой приходится заниматься, и просто по траве босиком пробежаться! – вздохнула идущая впереди Арман. Покосилась через плечо: – А ты не жалеешь, что ушёл из полиции? Правильно, чего там жалеть! В дерьме копаемся. Я не понимаю, откуда у людей столько злобы берётся, столько ненависти? Ведь живём, вроде бы, в красивом, благоустроенном мире. Ты посмотри вокруг, как прекрасно! Только человек всё портит.

– Не обобщай, люди разные.

– Разные… Коллеги из криминальной полиции рассказывали недавно… Ты знаешь, какой самый ходовой товар на чёрном рынке? Наркотики? Детское порно? Ничуть не бывало! Фильмы со сценами насилия, причём желательно не постановочные. Самые дорогие – документальные съёмки убийств, истязаний, пыток, изнасилований, садистских извращений. Так-то! А мы ввели цензуру в прессе и на телевидении и радуемся. Отучили, мол, народ от агрессивности, воспитываем его положительными эмоциями. И если бы они только фильмы смотрели… Год назад я занималась одним делом – маньяк, серийный убийца. Нападал на молоденьких девочек, лет тринадцати-пятнадцати, душил, насиловал мёртвых, уродовал тела. Двенадцать трупов за год. Криминальная полиция не могла на него выйти, поэтому подключили нас, с нашими методами. Мы его, конечно, вычислили, хотели взять с поличным, но опоздали. Когда я в подвал спустилась, он уже резать начал. Эта картина у меня до сих пор перед глазами стоит: на полу тело девочки, всё в крови, и он рядом сидит, в одной руке скальпель, в другой… И ведь полное ничтожество! Короче, я решила, что он не заслуживает нашего гуманного правосудия.

– Ты не веришь в правосудие?

– В лучшем случае он бы получил пожизненное. А если бы не удалось доказать его участие в остальных эпизодах? А если бы его признали невменяемым? Как долго наши гениальные психиатры с ним возились бы? Лет пять? А затем отрапортовали бы, что он выздоровел и опасности для общества не представляет? Это правосудие? Нет! Я попросила ребят, чтоб они оставили меня с ним с глазу на глаз «поговорить». Когда эта мразь увидела, что я достаю из кобуры пистолет, он на коленях ползать начал, пытался ноги мне целовать. Плакал, кричал, что раскаялся, что во всём сознается, – только чтоб я его не убивала. Вот идиот, думал, что я его смерти хочу! Нет, я постаралась, чтоб он испытал боль и ужас всех тринадцати девочек, вместе взятые. И когда эта мокрица корчилась от боли в собственной крови и дерьме, вот тогда это было правосудие. Вот тогда это была справедливость!

Берга будто холодом обдало. Не от самих слов, а от того, как они произнесены были. От того, что увидел другую Лауру. А такую он её видеть не хотел. Не должна его женщина быть такой!

Он остановился. И Лаура остановилась, словно почувствовала его озноб. Обернулась. В её глазах был страх.

– Рихард, я соврала. Когда я всаживала в него пули, одну за другой, в самые болезненные места, когда стояла и смотрела, как он подыхает… я ведь не о правосудии думала. И даже не о девчонках тех. Мне приятно было, почти как в экстазе… Я и сейчас, когда вспоминала, удовольствие испытывала. Рихард, почему?! Я не хотела тебе этого рассказывать!

Нет, он ошибся, решив, что Лаура Арман не изменилась за десять лет. Видно, нельзя ежедневно соприкасаться с ненавистью и жестокостью, и не заразиться при этом. «…Для нас их цели и намерения значения не имеют. Наша тактика и стратегия – уничтожить…» – зазвучал в голове голос шефа. И тут же вспомнился рассказ о берлинских исследователях. Что, если жестокость и нетерпимость тоже записывается в наших ДНК?! Люди пропитали ними собственную планету и теперь пытаются выплеснуть в космос, заставить Вселенную играть по своим правилам. Холодом повеяло от неожиданной мысли – а на чьей, собственно, стороне он, Рихард Берг, играет в этой партии?

– Почему ты смотришь на меня такими глазами? – Лаура скривилась, закусила губу. – Ты думаешь, я такая же мразь, как тот подонок?!

– Нет, что ты! Ничего подобного я не думаю, – Рихард опомнился, шагнул к ней, взял за руку. – Это всего лишь издержки профессии. Никто не застрахован.

Разве он мог судить её? После того, как сбежал, решив, что не готов отвечать за человека, которого привязал к себе. Да, каждый имеет право на «скелета в шкафу»…

Лаура несмело улыбнулась.

– Ты, правда, не считаешь меня моральной уродкой?

– Правда, – Рихард притянул её, обнял за плечи. – А почему мы остановились? Ты обещала тропинку показать.

– Да мы уже пришли. Тропинка вон за теми кустами.

Шторма хватило на два дня. А потом он ушёл так же неожиданно, как объявился. Ярослава выглянула утром в окно и увидела, что листики маслин чуть трепещут в утреннем бризе, а дальше, до самого горизонта, – лазурь. Бесконечное синее небо над бесконечным синим морем. Солнце поднялось едва на ладонь, её маленький садик дремал под длинной тенью скалы. Ещё было очень рано, и девочки наверняка спали…

Не спали – одёрнула она себя, выныривая окончательно из утренней неги. Не спали. Елена дежурила в эту ночь, а Вероника… Вчера Пристинская дважды проваливалась в… Ни сном, ни беспамятством это не назовёшь, точнее всего сказать – в смерть. Дважды умирала и воскресала. Это днём, а ночью, пока она, Ярослава, спала, – единственная в этом доме спала, – ночью, возможно, и ещё умирала. Возможно, и сейчас была мёртвая.