Сергей Сизарев - Претенденты [litres]

Дракон постучала себя пальцем по виску:

– Любые изменения начинаются здесь. Постгуманизм – это идеология, философия и религия. Расчеловечивание – её цель. А что значит быть человеком? Ответь.

– Ну там, традиционные ценности, любовь к ближнему, сострадание… Эмпатия, в общем.

– Снова в точку. Одним словом, человеческая норма. Норма – это то что ненавидят постгуманисты в базовых людях. В двадцатом веке трансгуманизм начался с того, что стали заявлять, что норма – это плохо, а любое отклонение – лучше по умолчанию. Как в романе «1984», поменяли местами понятия: отклонение назвали нормой, а норму – отклонением… И пошло-поехало. Традиционная семья – никуда не годится. Гетеросексуальная ориентация – скучно. Культ индивидуализма, разнообразия, толерантности, когда любое отклонение – прекрасно и должно вызывать всеобщий восторг. Причём в этот восторг людей загоняли пинками, пока мозги у них не сдвинулись так, что они стали не только поддерживать это больное состояние в себе, но и насаждать его в других… Возникло ЛГБТ-богословие, расцвёл бодмод. Желание расчеловечиться было так велико, что когда трансгуманистам дали инструменты для изменения себя, те воспользовались ими безо всякой оглядки.

– Потеря человечности? – догадался Илья.

Дракон кивнула:

– Мозг и психика – очень нежные темы. Всё связано. Когда накручиваешь себе побольше извилин, перекраивая геном, есть шанс потерять эмпатию, получив взамен разнообразные девиации поведения, не вписывающиеся даже в новую расширенную «норму». Венцом постгуманизма стали драконы. Мой вид состоит из психопатов и социопатов. Мы не можем взаимодействовать даже друг с другом. А всё потому, что когда мы создавали себя из людей, никто не пытался сохранить человечность. Она была презираема, так что о её потере никто не заплакал. Получившиеся существа не умели плакать. Единственная эмоция, которая осталась им доступна – это ненависть. И они предпочитают испытывать её к базовым людям.

– Почему вы ненавидите нас? – с жаром спросил Илья. – Не могу понять. Вы держите нас, базовых, за дерьмо, но и постлюдей цените не больше. Ваши слуги – зверолюди – идут на бойню, как скот. Вы едите их, нас и даже других драконов. Вы истребляете сами себя с той же лёгкостью.

– Мы ненавидим вас, потому что проиграли, – сказала Ламия устало. – Мы так и не стали новым самостоятельным видом. Индивидуальная эволюция оказалась ловушкой. Тупиком. Различие порождает вражду. О каком обществе идёт речь, когда каждый идёт своей дорогой самоулучшения и нет двух похожих постлюдей? О каком обществе идёт речь, если мы камня на камне не оставили от базовых человеческих ценностей, которые могли бы нас объединить? Эгоизм не объединяет. Мы не можем размножаться естественным образом – слишком много вмешательств в собственный геном. Нет жизни из мёртвого лона, нет утоления жажды у пересохшего ручья. Мы можем только воспроизводить свои копии или выращивать себе простых слуг – зверолюдей…

Покачав головой, дракон продолжила:

– Это фиаско, пойми. Всё сломано. Мы, постлюди, хотели стать равными богам, но так и не оторвались от породившего нас человечества – мы пристройка к вам, базовым людям. Без вас мы мертвы, но большинство из нас всё ещё уверены, что за нами будущее. Всего-то надо убрать последний барьер, удерживающий нас от окончательной победы. Якорь, что тянет вниз. Костыль, который больше не нужен… Ненавистное базовое человечество. Если его уничтожить, наконец-то заживём.

– Бред! – вскочил Илья, сжав кулаки. Казалось, он набросится на Ламию.

– Естественно, бред, – ответила та. – Когда исчезнете вы, загнёмся и мы – гордые полубоги в центре своих демиургий. Лишь немногие из постлюдей отдают себе отчёт, что единственное наше спасение как раз в сохранении базового человечества. И чем скорее начнём, тем лучше, потому что вы разрушаетесь нашей гнусной моралью. Гниёте заживо. Единственное спасение для всех нас – скорейший возврат к базовому генотипу, традиционным ценностям, исконным формам правления и вероисповедания, потому что это проверенные веками устойчивые системы, способные к самовоспроизведению и саморегуляции…

Дракон сокрушённо покачала головой:

– Посмотри вокруг. Мир на краю пропасти. Жизнь ничего не стоит. Неравенство и эксплуатация приняли самые изощрённые формы. Многие человеческие государства рухнули, а из обломков поднялись космические державы постгуманистов, которые теперь, словно опухоль, расползаются по Системе.

– Царство Антихриста суть царство нелюдей, – произнёс Илья тихо.

– Я говорила тебе, что отправила свои копии к звёздам. Знай, я там оказалась не первой. Прилетело множество постлюдей. Сейчас там идёт война всех со всеми. Это ждёт и Солнечную систему, если позволить постгуманизму уничтожить людей… Ты спросил, кто уничтожил других претендентов на царствие. Теперь ты знаешь ответ?

– Да, – мальчик кивнул. – Постлюди не допустят укрепления общества базовых людей. Не допустят возвращения к традиционным формам правления. Вообще, хоть к чему-то традиционному.

– Вы слабы и жалки поодиночке, но ваша сила в единстве, а источник вашего единства – единообразие. Вы, люди, осознаёте свою ущербность, и это вас объединяет. Всюду, где можете, вы сражаетесь с гнётом постлюдей, – дракон слабо улыбнулась.

Если кто и выглядел сейчас ущербно, так это она – калека, чумазая и вымотанная.

– Почему ты с нами, Ламия? – спросил Илья.

– В этом нет моей заслуги. Когда мои будущие… родственники… владельцы… делали заказ Хаяо Кодзиме, они обговорили техзадание – я должна получить все преимущества драконов, но при этом сохранить генетическое родство со своей базовой сестрой, а моя эмоциональная сфера должна остаться полностью человеческой… Хаяо сохранил мне эмпатию. Я умею сострадать. Однако, по требованию заказчика, моё сострадание не распространяется на постлюдей. Их я убиваю без малейших терзаний, а вот базового человека убить не смогу – вина заест.

– Ясно, – мальчик задумчиво кивнул и добавил: – Жаль, что ты такая одна.

– На самом деле, нет. Такие, как я, возникают время от времени, но их вычисляют драконы и уничтожают. Как видовых предателей.

Илья подошёл к ней и положил руку на плечо.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказал он. – Вместе.

– Спасибо, что не ненавидишь меня, – ответила Ламия.

– Дядюшка говорил, что ненависть похожа на ноль. Когда прибавляешь ненависть к чему-то, оно не становится больше. Когда множишь на ненависть, всё превращается в ничто.

Когда они спали днём, пережидая светлое время в тени деревьев, Ламия услышала всхлипы.

– Ты плачешь? – спросила она.

– Нет, – ответил Илья.