Татьяна Виноградова - Дороги звёздных миров [антология]

Бочаров занял её место на скамейке и достал сигарету.

Проходя мимо песочницы, Бочаров увидел давешнего мальчика Ирудо. Похоже было, что тот так и сидел здесь с утра. Теперь уже в одиночестве. Остальных детей увели домой мамы: ужинать и смотреть «Спокойной ночи, малыши».

Мальчик по-прежнему напряженно всматривался в потёкшие сумерки. Под попой у него расплылось большое тёмное пятно: подгузник не справился.

— Бросили, — понял Бочаров. Почему-то он даже и не возмутился особо. Хотя должен был.

Надо бы полицию вызвать.

Сколько их придётся прождать? Час, не меньше. Холодно уже. И ветер поднялся.

Бочаров вздохнул, подошел к мальчику, ухватил за плечо, заставил встать:

— Идём, брат. Ждать лучше дома, в тепле.

Жена разбирала на кухне сумку с продуктами. Увидев мальчика, она уронила на пол апельсин. Апельсин укатился под стол.

— Это твой сын? — спросила жена и села на стул.

— В смысле? — не понял Бочаров. — А, нет. Бог с тобой. Его на улице бросили. Завтра к Бианкину в приют отведу. У него приют один из лучших в городе.

— У него вшей нет? — заволновалась сразу пришедшая в себя жена.

— Сейчас его вымою, — сказал Бочаров. — Достанешь для него мою фланелевую рубашку?

— Я картошки пожарю, — сказала жена. — И сосиски. Он же голодный. Дети любят картошку.

Мальчик Ирудo картошку любил. Он съел две тарелки. Бочаров уложил его спать в холле на раскладном диванчике. Гость лежал смирно, положив руки на одеяло. Глядел, не отрываясь, в потолок.

Ночью Бочаров проснулся от того, что на кухне горел свет.

Мальчик Ирудо сидел за столом и водил карандашом по листу бумаги. Бочаров засмотрелся на странный рисунок.

Парящий в темноте белый замок с потрескавшимися стенами, изъеденными голодным плющом. Перекошенные влажные окна. Вывернутые наизнанку странно переплетённые мраморные лестницы, обросшие, как днища кораблей, бурыми морскими червями, то ли взлетающие вверх, то ли скользящие вниз. Уродство и величие. Красота и мерзость. И не оторваться. Что там бродило или набухало, как тесто в квашне, в молчаливой детской душе?

Бочаров погасил свет и увел мальчика спать. Утром на всякий случай сложил рисунок и убрал в карман.

— Не знаете, как найти доктора Бианкина? — спросил Бочаров у молодой нянечки, с трудом толкающей перед собой нагруженную доверху тележку с чистым бельём.

— Второй поворот налево, третья дверь направо, — машинально ответила женщина и погладила маленького спутника Бочарова по голове.

Аркадий вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что при Доме ребёнка имелся детский сад. И что кое-кто из родителей устраивается туда на работу. Быть поближе.

Бочаров постучал в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, приоткрыл дверь. Бианкин сидел за столом, вытянув губы дудкой, и заполнял истории болезни. Рядом на блюдце примостился одиноким сиротой заветренный бутерброд с варёной колбасой.

Бианкин оторвался от бумаг, удивлённо поднял на Аркадия уставшие глаза.

— Вот, — подтолкнул тот вперёд мальчика. — Вчера во дворе нашел. В песочнице. Бросили его.

— Другие в песочницах деньги находят, а ты… — пожурил Аркадия совсем даже и не удивившийся Бианкин. — А почему ко мне? Вызвал бы полицию.

— Если сразу к тебе, то, может, в вашем доме ребенка и оставят. «Счастливое детство» — лучший в городе. И уход хороший, и питание, и лечение.

— Да ну, — махнул рукой Бианкин, — какое у детей Ирудо лечение? А мальчика оставляй. Директриса в полицию позвонит. Они прямо здесь протокол составят. В первый раз, что ли.

— Я знал, что ты поможешь. Спасибо. Ещё знаешь что, — спохватился Бочаров, — я вчера своего гостя ночью на кухне застал. А перед ним рисунок странный. Что скажешь?

Аркадий достал из кармана изрядно помятый листок бумаги.

Бианкин повертел рисунок в руках, отодвинул подальше от глаз, придвинул.

— Интересно. И твой туда же, — педиатр выдвинул из письменного стола застревающий ящик, достал оттуда стопку листов, разложил на столе.

— Смотри, раз пришел. Сегодня по спальням собрал.

Бочаров глянул и застыл завороженный. Рисунки на листах: стены замков, парящих в непонятно каком измерении, переплетённые мраморными лестницами и голодным плющом, были похожи между собой, как близнецы. И рисунок ночного гостя был один в один их порождением. Плоть от плоти, кровь от крови.

— Что это значит? — выдохнул Бочаров. — Как они это делают? И зачем?

Бианкин пожал плечами:

— Может быть, синхронизируют сознания. Мы говорим себе: больные дети, больные дети, выброшенные из нормальной жизни. А сами не представляем, Аркадий, что они могут. Серьёзных и даже несерьёзных исследований никто не проводил. Считается, что проблема в том, что дети Ирудо рождаются. А может, это не проблема. Может, просто так надо.

— Кому надо? — Бочаров внимательнее вгляделся в приведённого им мальчика. Тот сидел на краю стула, вытянувшись, напряжённо сведя цыплячьи лопатки. Бледные губы полураскрыты, глаза смотрят как обычно, в никуда, даже и не пытаясь ни на чём сфокусироваться. В уголке рта скопилась слюна. Вот-вот капнет.

— Мало ли, кому надо. Одно из проявлений законов природы. Ты знаешь, что перед войной рождается гораздо больше мальчиков? Никто не знает почему. Собственно, не перед войной, а сразу после. Но не в этом дело. Лет двадцать назад вдруг стало рождаться много детей с врождённым пороком сердца. А потом так же вдруг перестало. Левшей больше не рождается. Почему — опять неизвестно. Может, природа пытается снова прийти к состоянию устойчивого равновесия, компенсировать потери. А может, что-нибудь другое.

— Зачем природе дети с синдромом Ирудо? Уменьшить рождаемость? Поставить само существования человечества на карту?

— Откуда я знаю, Аркадий? Ты спросил — я ответил. Идем, я тебе что-то покажу. Только нянечку позову с мальчиком посидеть.

Бианкин привел Аркадия в палату для новорождённых.

— Здесь три Ирода! — сообщил Бианкин.

— И что?

— А то! Смотри!

Бианкин сжал в руках неизвестно как попавший к нему тяжёлый баскетбольный мяч и с силой замахнулся им в сторону младенцев.

Аркадий бросился на сошедшего с ума Бианкина, но не успел. Мяч уже летел в сторону открытых лёгких кювёз с новорождёнными.

Бочаров зажмурил глаза. Вот сейчас. Сейчас раздастся истошный детский крик. Переломы, сотрясения, увечья на всю жизнь…

Ничего.

Бочаров приподнял веки. Мяч висел в воздухе посредине палаты на уровне человеческого лица, будто столкнулся с невидимой преградой. А затем, будто кто-то его подтолкнул, медленно опустился на пол.

— Понял?

— Нет, — честно признался Бочаров. — Только отдай лучше мяч. Мне спокойнее будет.

— И я не понял. Но впечатляет.