Роберт Хайнлайн - Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2 [сборник litres]

Лазарус весело захлопал в ладоши:

– Джастин, мне целый век не доводилось слышать подобного искусства жонглировать словами. Давай как-нибудь соберемся на досуге и потолкуем о солипсизме.

Джастин Фут обиженно взглянул на него.

– Это же очевидно… – начал он.

– Нет! Ни слова больше! Ты меня убедил. Если все так, как ты говоришь, – давай займемся делом и выберем вожака стада. Как насчет тебя, Зак? Ты выглядишь вполне логичным кандидатом.

– Я знаю, на что я способен, – покачал головой Барстоу. – Я инженер, а не политик; Семейства были для меня лишь чем-то вроде хобби. Нам нужен специалист по социальному управлению.

Когда Барстоу наконец удалось убедить собравшихся в своей правоте, были предложены другие имена и последовало детальное обсуждение их деловых качеств. В столь большом сообществе, как Семейства, имелось немало тех, кто специализировался в политологии, и тех, кто сам занимал важные посты.

Лазарус внимательно слушал – четверых кандидатов он знал лично. Наконец он отвел Еву Барстоу в сторону и что-то ей прошептал. Она удивленно взглянула на него, на мгновение задумалась, а затем кивнула и попросила слова.

– Предлагаю кандидатуру, – как всегда мягко начала она, – которая, возможно, не могла прийти в голову никому из вас. Но по своему темпераменту, подготовке и опыту этот человек намного лучше пригоден для данной работы, чем любой из уже выдвинутых кандидатов. Рекомендую на должность гражданского администратора корабля Слейтона Форда.

Наступила ошеломленная тишина, затем все заговорили одновременно:

– Она что, с ума сошла? Форд же на Земле!

– Нет, я видел его здесь, на корабле.

– Но об этом и речи быть не может!

– Да Семейства никогда его не примут!

– В любом случае он не один из нас.

Ева терпеливо ждала, пока все успокоятся.

– Знаю, мое предложение выглядит весьма странным, и я осознаю возможные трудности. Но подумайте и о преимуществах. Нам всем известна репутация Слейтона Форда и его деловые качества. Форд – гений в своей области, и об этом знает каждый семьян. Разработать план совместной жизни на этом крайне перенаселенном корабле будет не так-то просто, и потребуются самые лучше таланты.

Слова ее впечатлили собравшихся, поскольку Форд был редкостью среди государственных деятелей: его заслуги признавали почти все. Современные историки приписывали ему двукратное спасение Западной Федерации во время по крайней мере двух серьезных кризисов, и тот факт, что его карьера рухнула вследствие очередного кризиса, неразрешимого обычными средствами, можно было считать скорее невезением, чем личной неудачей.

– Ева, – сказал Заккер Барстоу, – я согласен с твоим мнением насчет Форда и сам с радостью видел бы его в роли нашего начальника. Но как насчет остальных? Для семьян – всех, кроме здесь присутствующих, – господин администратор Форд символизирует все те гонения, от которых они пострадали. Полагаю, его кандидатура никак не пройдет.

– Не думаю, – упрямо возразила Ева. – Мы уже согласились с тем, что нам придется провести целую кампанию, чтоб объяснить множество приводящих в замешательство событий, случившихся в последние дни. Почему бы не постараться убедить всех, что Форд – мученик, который пожертвовал собой ради их спасения? Собственно, так оно и есть.

– Гм… да, так оно и есть. Нельзя сказать, что он жертвовал собой главным образом ради нас, но у меня нет никаких сомнений, что именно его личная жертва нас спасла. Но удастся ли нам убедить остальных настолько, что они примут его и станут исполнять его приказы… теперь, когда он стал для них кем-то вроде личного дьявола, – честно говоря, не знаю. Думаю, нам нужен совет опытного человека. Что скажешь, Ральф? Получится?

– Истинность предположения имеет мало общего, или вообще ничего, с его психодинамикой, – поколебавшись, ответил Ральф Шульц. – Идея, будто «истина восторжествует», – всего лишь благочестивое желание; история этого не подтверждает. Тот факт, что Форд – действительно мученик, которому мы должны быть благодарны, не имеет никакого отношения к чисто техническому вопросу, который ты передо мной поставил. – Он задумался. – Но предположение само по себе содержит в себе определенные сентиментальные аспекты, в силу чего оно вполне пригодно для пропагандистских манипуляций, даже несмотря на имеющееся сильное противодействие. Да… да, я думаю, может получиться.

– Сколько тебе потребуется времени, чтобы все организовать?

– Гм… имеющееся социальное пространство одновременно является «плотным» и «горячим», если использовать наш жаргон. Возможно, мне удастся получить высокий положительный К-фактор цепной реакции – если она вообще сработает. Но все это неисследованная область, и мне неизвестно, какие слухи ходят по кораблю. Если вы на это решитесь, мне нужно будет подготовить кое-какие сплетни, чтобы поправить репутацию Форда, – а потом, через двенадцать часов, я смогу запустить новый слух, будто на самом деле Форд на борту потому, что с самого начала хотел связать свою судьбу с нами.

– Вряд ли он этого хотел, Ральф.

– Точно уверен, Зак?

– Нет, но… Ладно…

– Ну вот, сам видишь. Его истинные намерения – тайна, известная лишь ему и Богу. Ни ты, ни я их не знаем. Но динамика данных предположений – совсем другое дело. Заккер, к тому времени, когда мой слух вернется к тебе трижды или четырежды, даже ты задумаешься, не поверить ли в них. – Психометрист замолчал и уставился в пустоту, советуясь с собственной интуицией, отточенной почти столетием математического изучения поведения людей. – Да, все сработает. Если вы все согласны – через сутки можете делать публичное заявление.

– Лично я согласен! – крикнул кто-то.

Несколько минут спустя Барстоу велел Лазарусу привести Форда. Лазарус не стал объяснять, зачем требуется его присутствие; Форд вошел в отсек с видом подсудимого, уверенного, что приговор будет не в его пользу. В нем чувствовалась сила духа, но не надежда. Взгляд его был полон тоски.

Лазарус успел привыкнуть к этой тоске в глазах Форда за многие часы, проведенные вместе с ним в рубке управления. Лазарусу за его долгую жизнь не раз доводилось видеть взгляд осужденного, проигравшего последнюю апелляцию, взгляд окончательно решившегося на самоубийство, взгляд измученной крысы, сдавшейся в борьбе с неумолимой сталью капкана. Глаза их выражали одно и то же – безнадежную уверенность в том, что их время истекло.

То же самое выражал и взгляд Форда.

Лазаруса это несколько озадачило – да, им всем грозила опасность, но вряд ли Форду она угрожала в большей степени, чем остальным. К тому же осознание опасности скорее вызывает желание жить – почему же Форд выглядел обреченным на смерть?