Людмила Макарова - Мудрец и король

Дворовые девки Смыха щебетали вокруг боевого мага, пока тот умывался, да переодевался. У белобрысой лошадницы никаких шансов не было — не умела она ни чарку вовремя поднести, ни полотенце подать — стояла в сторонке, обнимала за шею жеребца мышастого и слезы глотала. Не то чтобы Хассет рассчитывал узнать от девиц много нового о чудаковатом местном техномаге, но отказывать себе в удовольствии не стал. Когда еще за ним так поухаживают…

Вестник, отправленный местным законникам, принес ответ, в котором говорилось, что двадцать лет назад техномаг Свен-Одар был без права выезда сослан в этот райский уголок Восьмой провинции Соединенного Королевства за порочную связь с женой некоего высокопоставленного господина и покушение на драгоценную жизнь благородного мужа. В любовную связь Хассет еще мог поверить — по всему видно мастер в молодости был недурен собой. А вот покушение — это чушь собачья.

Когда он в третий раз посетил мастерскую Свен-Одара, на улице уже стемнело. Техномаг, с которого великодушно сняли заклятие трезвости, на радостях тут же напился. Хассет немного выждал и как бы невзначай обронил:

— Смых говорит, что ты лет двадцать — двадцать пять, как здесь осел, а где раньше жил?

— А на этот вопрос не каждая ищейка ответ разнюхает. Так-то парень, — неожиданно неприязненно произнес Свен-Одар и прикрыл закрыл глаза в ожидании своей участи.

И разумеется, участь не заставила себя ждать! Светлый господин Хас-Сеттен схватил хозяина за грудки, выволок из-за стола и мигом припер к стенке, приставив к горлу кинжал.

— Говори, за что сослан! Или ты решил, что мне можно не отвечать?

Старик горько рассмеялся, икнул, заявил:

— Все вы, псы, одинаковы… — и замолчал.

Хас-Сеттен чертыхнулся про себя, бросил кинжал в ножны и сменил технику допроса: он коснулся морщинистого лба средним и указательным пальцами точно над переносицей и проникновенно предложил:

— Говори со мной! Кто и за что сослал тебя сюда, на Восьмую Провинцию?

Вкрадчивый и неотступный голос потек по комнате. По телу жертвы пробежала сладкая дрожь, старик обмяк и начал оседать на пол, его губы шевельнулись, Хассет весь обратился вслух и подскочил от неожиданности, когда на губах Свен-Одара проступила печать королевского клана ищеек. Знак, оставленный клановым магом, который стоял на высшей ступени иерархической лестницы в те времена, когда сам Хассет только-только на свет родился!

Мастер захрипел и начал синеть, выкатывая глаза и страшно скалясь. Хассет ахнул и громко выругался. Не просто печать молчания — кому-то этого показалось мало — смертная казнь за попытку сболтнуть лишнего. Без срока давности. Стоит лишь открыть рот… И никто иной как сам королевский сыщик заставил старика это сделать! Хас-Сеттен взвыл от досады. Печать высшей ступени ему не взломать, особенно сейчас, после всего, что случилось в этот неимоверно длинный день! Он отпустил умирающего старика, грузно свалившегося на пол, бросился к столу и сорвал с кожаного браслета на запястье овальную бусину.

Секретная миссия имела свои плюсы. Вопреки устоям и традициям провинциальный сыщик второй ступени получил в руки снаряжение, ни одна деталь которого не соответствовала его невысокому статусу. Все магические артефакты, которыми Хассета снабдили, были изготовлены в заоблачных высотах клана. Беда заключалась в том, что миссия еще не началась, а он уже их расходовал.

Он схватил со стола стакан мастера с недопитой бормотухой. Агатовая с виду бусинка растворилась в мутном пойле, жидкость просветлела, ее поверхность подернулась грязной пленкой, которую Хассет выловил непослушными пальцами, отбросил и, сжимая стакан в руке, метнулся обратно, с грохотом опрокинув колченогий стул. Приподняв голову мастера, он осторожно влил прозрачную опалесцирующую жидкость в перекошенный рот. Капли драгоценной влаги текли мимо, но Хассет все же заставил Нодара проглотить большую часть наспех приготовленного эликсира. Мастер закашлялся, по его телу прошла волна дрожи, и через несколько мучительно долгих секунд он вдруг глубоко задышал, всхлипывая и постанывая.

Хас-Сеттен посмотрел на человека, которого едва не убил, вытер вспотевший лоб, перевел взгляд на пустой стакан, все еще зажатый в руке, и с наслаждением грохнул им в стену. Легче не стало. Время поджимало, на душе было муторно, усталость накатывалась тяжелыми волнами. Он перетащил грузное тело Свен-Одара на топчан, стоящий у открытого окна коморки, поднял опрокинутый стул и уселся на него, точно преданный сын у постели больного отца.

Искусство врачевания с самого начала было его слабым местом. В ситуациях, когда счет жизни важного свидетеля шел на секунды, наставники требовали, не раздумывая, вливать в бездыханное тело собственную жизнь, а уж потом, получив бесценные сведения, использовать многочисленные техники восстановления. У Хассета всегда получалось хуже сослуживцев. Его вовсе не утешала мысль, что при неблагоприятном исходе сведения не пропадут и старшие товарищи виртуозно допросят труп ищейки, сложившей голову на клановый алтарь.

Рой ночных мотыльков бился в невидимую завесу, стремясь попасть в освещенную факелами комнату. Тишину нарушал лишь шорох их крыльев, шум ветра за окном, да временами всхрапывал на заднем дворе верный конь, кося глазом на топтавшихся крохоборов.

Свен-Одар открыл глаза и медленно повернул голову.

— А-а, ты еще здесь, господин Хас-Сеттен… Ну что, узнал что хотел? — спросил он.

В сдавленном шепоте насмешка скорее угадывалась, чем слышалась. Хассет отрицательно качнул головой.

— Иди, поздно уже, — чуть громче произнес мастер.

Хассет поднялся.

— Спрячь амфору, мастер Свен-Одар, хорошенько спрячь! — сказал он, хотел привычно пригрозить «никому не говори — язык сгниет», но вовремя заткнулся. — Я за ней вернусь.

Он, не оглядываясь, вышел из коморки и сбежал по скрипучим ступеням. Коротко заржал на заднем дворе мышастый жеребец, заскрипели и хлопнули ворота, и дробный перестук копыт затих вдали. Через пару миль всадник свернул с проезжей дороги в непроглядную темень и бесследно растаял в ночи…

Еще одно мгновенное перемещение в пространстве заставило Хассета вспомнить третий год обучения, когда после не слишком удачного опыта он сутки провалялся без движения, слушая стоны таких же неудачников и наслаждаясь тем, как ноет каждая клеточка парализованного тела. Сейчас он чувствовал себя не намного лучше. Можно подумать, он протащил мышастого на себе все эти пятьсот с лишним миль до пункта назначения. Чтобы попасть в трактир постоялого двора, откуда раздавался нестройный шум голосов, треньканье музыкальных инструментов и пьяные вопли, Хассет уперся ладонью в косяк, взялся за кованную ручку, изо всех сил потянул ее на себя и ввалился в дверной проем.