Наталья О'Шей - Хроники Люциферазы. Три корабля [litres]

Я все еще воспринимаю происходящее как замедленную съемку.

Адмирал оборачивается к своей команде, потом смотрит поочередно на советника и на меня, а затем без слов начинает карабкаться на спину одному из воронов, не выпуская мундштука трубки из зубов. Оказывается, однако, что вороны сплетают крылья и иглоперья в них, чтобы образовать подобие сиденья для него между собой. Еще миг – и они, удивительно слаженно двигая свободными крыльями, снимаются с места. В этот момент нас всех как будто отпустило, и мы с Лонгфелло и Готье одновременно гаркнули: «Слава адмиралу!» – и прочие подхватили, а мне послышалось, что адмирал прокричал нам в ответ: «Слава Альхимейре!» А еще мне показалось, что Нансен ничего не кричал.

Мы глядели, как черный «биплан» с ярко-белым пятнышком адмиральского кителя удаляется во тьму Ночной стороны. Вороны выключили свои рогатины, но не убирали их.

– А теперь мы ждем он-нам-ворона домой. Три дня, может, пять, мы-нам-братья принесем его. Если Она его сошьет …

Так сказал Мастер через подхрипывающую переводчик-камеру, еще раз по-клонился нам со всеми церемониями и пошел прочь из лагеря. Мы остались в осаде, неведении и тревоге.

Случилось самое плохое – адмирала вороны нам не вернули.

Прошло пять дней с рассвета его Испытания, я исходил ногами весь клятый лагерь, научился уже даже безбоязненно переступать через искристые лезвия вороньих рогатин, а Росса все не было. Лонгфелло сидел на «Стелле», зелен лицом, Нансен практически не покидал «Стульку», и только я, Дэви и Тедди наматывали круги по территории, не в силах успокоиться. Поэтому мы первые и увидели, как сразу утром шестого дня за периметром приземлились две огромные тени. А ведь и правда, последний день в свите Мастера ходило не девять, а семь «гвардейцев». Точно так же было, когда третий и шестой унесли адмирала, но они вернулись очень скоро.

Дальше наговариваю кратко, потому что очень горько, душит воротник.

В общем, Мастер и его свита совершили очередную серию церемониальных поклонов, на этот раз, видимо, скорбных. И сказали, что сэр Росс «закончил Испытание в Верхнем Мире, и Звездная Мать не стала его шить ». «Где он, где он?» – шепотом кричал я в переводчик-камеру, но хмурый торжественный ворон только отвечал: «Он закончил Испытание в Верхнем Мире». По периметру лагеря вновь встало синее поле «щита». Лонгфелло попросил моего разрешения удалиться на борт «Стеллы», а на Нансена я в тот момент просто не обращал внимания.

Дальше Мастер сказал, что на следующем втором рассвете лун «он придет говорить со Вторым Высоким», то есть со мной. Для проформы Тедди поинтересовался, означает ли это, что и командору Шеклтону пора собираться на Испытание Верхним Миром. Разумеется. Да.

И с этим они раскланялись, опять подмели землю оружием и удалились.

Конечно, я готов. Я готов ко всему – ко льдам их Ночной стороны, ко встречам с местными планетарными духами, да бог знает к чему, как же мне не быть готовым, если я теперь начальник экспедиции, и вся – вся – ответственность за треклятый Первый Контакт лежит на мне?!

Иногда какая-то очень старая и воинственная кровь просыпается во мне, и некий бес шепчет, будто крутит по кругу пластинку: «Завоевание новых планет не есть освоение… освоение новых планет не есть завоевание…» – уложение о Протоколе Первого Контакта, основа расширения нашей пацифистской Галактики. Подвергаю ли я его сомнению? Нет. Страдаю ли я от того, что мой начальник, мой старший товарищ, по сути, принес себя ему в жертву? О да. Сэр Росс, я надеюсь еще увидеть вас, пусть даже мертвым, или хотя бы узнать о том, что же случилось с вами в Испытании. А пока на рассвете лун я взберусь воронам на плечи и постараюсь удержаться. Что-то подсказывает мне, что это не слишком удобно. Переводчик-камеру я в последнюю минуту решил с собой не брать, потому что уж если мне предстоит встреча с местным планетарным стихиалем, то смешно доверяться механизму. Вот у Росса трубка была, а у меня и ее-то нет, никакого сувенира (нервничаю, нервничаю, в голову лезет всякая дурь).

Пора идти, Азриэль, увидимся в Верхнем Мире!

Как мы понимаем, следующий фрагмент в бэклоге отсутствует, поскольку в течение полета на Ночную сторону командор Шеклтон был слишком занят, чтобы наговаривать свои впечатления. Увы, поскольку со времени Трех Высоких это испытание никто не проходил, у нас нет сведений о тех впечатлениях, которые его участники могли пережить. Если советник Нансен что-то и записывал в ходе полета, то это до сих пор хранится в его засекреченных файлах.

Тем не менее следующий фрагмент лога Шеклтона является одним из самых ценных, поскольку именно он подробно рассказывает нам о сути собственно Испытания.

Я очнулся как от толчка и рефлекторно попытался вскочить. Вовремя сообразил, что лежу на чем-то узком, твердом и холодном. Очень холодном. Поводил руками вокруг себя – сначала нащупал только пустоту, потом левая рука уперлась в лед. Надо мной, куда ни глянь, раскинулась небесная чернота – не прозрачная чернота открытого космоса, а густой бархатный покров, атмосфера Ночной стороны Люциферазы. Во всю ширь этот бархатный полог был расшит огромными, величиной с кулак, звездами. Они были очень живыми и хищными, смотрели злыми внимательными глазами и ждали, что же со мной случится дальше. Я оторвал взгляд от гипнотических звезд и осторожно скосил глаза направо, а затем налево. Святые угодники!..

Сам я лежал спиной на остром ледяном гребне. По правую сторону не было ничего – только отвесный склон, уходящий в туманную синеву где-то далеко внизу. А в метре от того места, где моя рука нащупала лед пологого склона, был старый адмирал Росс. Его тело наполовину вмерзло в лед, белый китель мерцал в сумраке, а глаза на прекрасном благородном лице были выклеваны.

Я захлебнулся морозным воздухом, закашлялся и, кажется, снова ненадолго потерял сознание.

Ничего не изменилось. Я все так же лежу спиной на гребне, потихоньку примерзая к нему, и сэр Морис слева от меня так же смотрит пустыми развороченными глазницами в лица звездам, забравшим его душу. Вот, значит, что это за испытание. Попытался перекатиться в сторону адмирала и как-то начать спуск по склону, но лед будто держит меня за спину, будто он уже пронзил и китель, и белье, и кожу и теперь вползает в вены красивыми узорами. Наверное, скоро меня начнет клонить в сон, я умру, и вороны выклюют и мои глаза. Но пока я не могу не смотреть на эти страшные звезды и на горы кругом. Через пропасть справа от меня возвышается хребет еще выше того, где лежим мы с адмиралом. Его пики сплошь покрыты снегом, таким ярким под звездами, что кажется, что некое местное божество встроило в каждый по светильнику. Выше всех – почти симметричная трехглавая вершина, с обеих сторон от которой спускаются в туман кудрявые реки ледников. Отчаяние и скорбь заполняют меня, но я не могу оторваться от завораживающей красоты этого пейзажа.