Чайна Мьевилль - Посольский город [litres]

Обычно мы направлялись в какую-нибудь детскую по производству живых машин, в наполненный воспоминаниями крематорий, в резиденцию или громадное утепленное логово или куда-нибудь еще, усилиями МагДа или других послов находили там Хозяина, который был нам нужен, и пускались с ним в осторожнейшую дискуссию. Нелегкое это дело, переговоры с экзотом-наркоманом. Но все же обычно нам удавалось чего-нибудь достичь. И тогда в компании кого-то из Хозяев, или с клеткой, полной инструментов-паразитов, необходимых для нашего хозяйства, или вооруженные картами и планами, которые мы учились использовать и составлять, мы уходили тем же путем, каким пришли. Экспедиция всегда занимала целый день. Город неизменно реагировал на нас очень бурно, его стены покрывались потом, оконные отверстия распахивались. Уши, которые отрастили все дома, выжидающе двигались.

Это была еще одна причина, по которой мы предпочитали не ходить в город, когда передавали ЭзРа. Не одна я находила отталкивающей жадность домов и их обитателей, лихорадочное подслушивание стен.

Порядок, пусть относительный и не исключающий опасностей, все же существовал: коллапс мог оказаться абсолютным. Корабль прилетит. До тех пор нам придется жить на краю пропасти. Потом мы улетим, оставив позади целую планету ариекаев, которые будут изнемогать в ломке. Об этом, как и о том, что будет после, я не могла думать в тот момент. Немало времени пройдет, прежде чем мы позволим себе роскошь чувства вины.

В экспедициях нам не раз встречались одни и те же ариекаи. Мы прозвали их Ножницы, Красная Тряпка, Скалли. При первых звуках передачи ЭзРа они навостряли уши так же быстро, как остальные. Но в остальное время они сотрудничали с нами, как прежде: по всей видимости, среди ариекаев тоже появлялись кадры вроде нас; те, кто, со своей стороны, тоже пытался поддерживать порядок. Им было труднее, ведь они были больны.

В Послограде тем временем стало все сильнее проявляться конструктивное начало. Школы и ясли заработали снова. Хотя никто не понимал, на чем теперь держится наша экономика, дежурные родители в основном не бросали своих подопечных, больницы и другие общественные учреждения продолжали работать как обычно. Суровая необходимость заставила горожан забыть на время о прибылях и взаиморасчетах, которые были двигателями системы производства и распределения в прошлом.

Не подумайте, однако, будто жизнь шла естественным путем. Послоград агонизировал. Возвращаясь из экспедиций, мы вступали на полные опасностей улицы. Нас сопровождали констебли. Рука не поднималась наказывать тех, кто решил встретить конец, пируя. К тому же мы и сами когда-то прошли через вечеринки. (Я все ждала, когда же я, наконец, встречу на одной из них Скайла: но он мне так и не попался.) Но комендантский час был непоколебим. За его нарушение констебли даже стреляли в людей, их валявшиеся на улицах тела потом прикрывали в программах новостей расплывчатыми клеточками. В Послограде то и дело случались драки, вооруженные нападения, убийства. Люди кончали с собой.

На самоубийства тоже бывает мода, наши стали печальными и драматическими. Многие, надев маску для дыхания, просто выходили на так называемую Оутс-роуд и шли из Послограда в город; но и там не останавливались, а продолжали идти, пока, как утверждали некоторые, не проходили его насквозь; они шли навстречу судьбе. Но самым распространенным способом для тех, кто видел единственный выход в смерти, была петля. По какому протоколу, не знаю, но редакторы новостей решили, что бескровные тела повесившихся можно показывать открыто. Мы привыкли к виду висящих мертвецов.

О самоубийствах послов в новостях не рассказывали.

МагДа показывали мне кадры, на которых тела Ген и Ри переплелись на одной кровати из-за спазмов, вызванных ядом.

– А где ШелБи? – спросила я. ШелБи и ГенРи были неразлучны.

– Исчезли, – ответили МагДа.

– Найдутся, – сказала Маг. Да добавила:

– Мертвыми.

– ГенРи не последние.

– Скоро это уже невозможно будет скрывать.

– Вообще-то, учитывая размеры населения…

– …уровень самоубийств среди послов превышает средний.

– Мы убиваем себя чаще других.

– Что ж, – сказала я. Ничего личного. – Полагаю, это неудивительно.

– В самом деле, – сказали МагДа.

– Ничего удивительного.

– А чему тут удивляться?

Мы переловили часть бродячих автомов и напичкали их софтом, какой имели, в надежде, что они поумнеют. Но они оставались непригодными даже для выполнения повседневных задач.

Эрсуль по-прежнему не отвечала ни на мои звонки, ни на звонки других, как я выяснила позже. Подсчитав, сколько дней я ее не видела, я устыдилась и внезапно испугалась. И пошла к ней домой. Одна: у нее были другие знакомые среди новых служащих, но, если что-нибудь из того, что я себе навоображала, действительно произошло, то я не выдержу, если со мной будет еще кто-то.

Однако она почти без промедления открыла на мой стук.

– Эрсуль? – сказала я. – Эрсуль?

Она приветствовала меня со своим обычным сардоническим юмором, как будто ее имя не прозвучало вопросом. Я ничего не понимала. Она поинтересовалась, как я поживаю, сказала что-то о своей работе. Я не перебивала ее, пока она наливала мне выпить. Когда я спросила ее, где она была, чем занималась, почему не отвечала на мои сообщения, она сделала вид, что не услышала.

– Что происходит? – спросила я. Мне надо было понять, что она знала о нашей катастрофе. Я задала вопрос, ее лицо-аватар застыло, вздрогнуло и снова стало прежним, а она, как ни в чем не бывало, продолжала свою бессмысленную болтовню и бесцельные занятия. На мой вопрос она не ответила.

– Пойдем со мной, – сказала я. Я звала ее работать с МагДа, с нами. Звала в город. Но, стоило мне предложить ей покинуть комнату, как снова повторялось заикание. Она словно перематывала назад пленку и, как ни в чем не бывало, продолжала болтовню о чем-то устаревшем или незначительном.

– Тут либо какой-то сбой, либо она делает это нарочно, – сказала мне потом замученная посольская программистка, когда я описала ей ситуацию. «Думаешь?» – вертелось у меня на языке, но она пояснила: с автомами такое бывает, они как дети, которые затыкают пальцами уши и поют «ничего не слышу».

Выходя от Эрсуль, я увидела на площадке перед ее дверью письмо, открытое и выброшенное. Она ничем не показала, что знает о нем, хотя я очень медленно наклонилась и, не сводя с нее глаз, подняла его.

«Дорогая Эрсуль, – было написано в нем, – я за тебя беспокоюсь. Конечно, происходящее пугает всех нас, но я все же тревожусь…» и так далее. Пока я читала, Эрсуль ждала. Интересно, какое у меня было лицо? Дух-то у меня захватило, это точно. Я читала, а ее аватар моргал.