Чайна Мьевилль - Посольский город [litres]

– Может, нам надо… – начала было Илл, но не нашла, чем закончить.

Теперь все сказанное было не-таким-как-оно-есть. Сейчас они произносили не сами предметы или события, но свои мысли о них, их обозначения; слова лишились своей привычной одномерности; знаки, указывая на предмет, рвали его на части. Для этого и нужна была ложь. Последовательность утверждений-отрицаний закручивалась в спираль неоднозначной природы слова, и ариекаи становились самими собой. Привычные смыслы отклонялись от курса, вызывая «мирскую» болезнь. Все вокруг них превращалось во все. Их умы вдруг занялись своеобразной коммерцией: метафора, как деньги, служила им теперь эквивалентом вещей, несравнимых прежде. Теперь они могли творить мифы: раньше они не знали чудовищ, но теперь мир вокруг них был полон химер, и каждая метафора порождала их еще и еще. Город – это сердце, сказала я, и мои слова породнили город с сердцем, соединив их в какой-то третий предмет, сердцеватый город, или города с пятнами сердец, или сердца с пятнами городов на них.

Неудивительно, что их мутило. Они были как молодые вампиры, которые сохраняют память, сбрасывая старую жизнь. От этого нет лекарства. Один за другим они затихли, но не потому, что их кризис кончился. Просто они перешли в новый мир. В тот, где живем мы.

– Вы должны научить других, – сказала я Испанцу. Грубо прервав его рождение. Конечно, он заслужил лучшего обращения, но у нас не было времени. Его мутило от трепета, внушенного новизной, но он слушал. – Тех, которые оглохли. Вы можете говорить с ними. Они думают, что оставили себя совсем без языка, но вы, именно вы можете показать им, что они сделали. – Раньше Язык не был возможен. Мы никогда не говорили одним голосом.

При свете солнца мы увидели в нескольких километрах впереди какие-то силуэты. К нам с грохотом приближались люди. В сторону города летели над нашими головами небольшие корабли.

– Глядите, – сказал Брен. – Вон тот ранен.

Подойдя ближе, мы увидели, что терранцев было совсем немного, человек тридцать-сорок, и они, трясясь в машинах, волокли за собой оборудование или подгоняли наспех собранные биомашины. Мы видели, что они нас тоже видят, и на мгновение нам показалось, что они готовятся напасть. Но этого не случилось.

– Должно быть, они сначала заметили их, – сказал Брен, имея в виду наших ариекаев. – Боялись атаки. Но, увидев нас, решили, что мы отряд из Послограда. Они плантаторы. – Обитатели глубинки, только что покинувшие свои дома и дальние фабрики-фермы. Они оказались на пути армии Безъязыких и здорово перепугались, когда налетевшие откуда ни возьмись абсурды без разбора убивали людей и сравнивали с землей их дома, а ариекаев, бок о бок с которыми они жили, вырезали или уводили с собой.

В небе показались новые корабли. Может, они пролетят так быстро, что не успеют заметить среди нас ариекаев или того, что мы движемся не туда, куда все. По правде говоря, они вообще не должны были обратить на нас внимания: так они торопились назад, в город. Некоторые суда, как я заметила, были в крови.

Испанская Танцовщица зашептал, называя людей именами, которых он не мог дать им прежде. В то же время он пристально наблюдал за пленником, как делал на протяжении нескольких последних часов.

Беженцев мы избегали.

– В зависимости от того, насколько быстро движутся абсурды, – сказал Брен, – мы догоним их через день или два. Скорее всего, завтра; какой это будет день, Мухамдей или лодей? – Никто из нас не имел понятия.

– А как же послоградцы?

– Их мы избежали. Думаю, прошли мимо. Они должны быть на своих позициях. В особенности… – и он показал на небо. – Вы видели корабли. Разведчики ранены. ЭзКел знают, что им не победить. Они заставят авангард терранцев и ариекаев вступить в переговоры.

– Да, хотя это у них тоже не получится, – сказала Илл.

– Нет, – ответил Брен. – С чего бы? Но они думают иначе.

– Испанец понимает, что надо делать, – сказала я. – Ты видел, как он ведет себя с пленником? Теперь он знает, что думают они одинаково. Что они оба думают.

Для нас это была совершенно новая экосистема – то редколесье, где под нашим наблюдением работал Испанец и другие ариекаи. Здесь главным хищником был не костеб/силас с его огромным малоподвижным телом и конечностями, которые легко и быстро просовывались между стволами деревьев, а стремительный делит/хи-ки, который охотился по ночам. Дальний родственник самих ариекаев, этот двуногий зверь был снабжен мощным оружием в виде двух верхних лап, которые соответствовали хватательному грудному крылу ариекаев, хотя и куда более ловкому. Его спинные крылья были неподвижны. Он вглядывался во тьму глазами, способными улавливать любое движение. Эти хищники вели общественный образ жизни. Они охотились, устраивая совместные облавы на мелких, не больше собаки, животных долины.

Мы были слишком крупны для них, но они все равно пристально следили за нами. Огни наших факелов вспугивали всякую летучую мелочь; поедатели фосфоресцирующей грязи, привыкшие рыть ходы и охотиться в светящейся почве, вылезали на поверхность и ловили зазевавшихся в лужицах света.

Нашего пленника мы по-прежнему не спускали с поводка – мы все еще не знали, стоит ли ему доверять, и не знали, как распознать, когда он станет послушным. Однако в последние дни мы и так обращались с ним куда смелее, а теперь в особенности. Новые лжецы из бывших Хозяев относились к нему уважительно и перешептывались словами, которые они произносили множество раз до того, но которые теперь приобрели совсем иное значение. Рано утром что-то изменилось. Ариекаи окружили пленника. А он не огрызался и не бросался ни на них, ни на меня, ни на Брена или ИллСиб: он только смотрел на нас и на других ариекаев.

Испанская Танцовщица и пленник кружили друг против друга. Остальные обступили их кольцом. Каждые несколько секунд кто-нибудь из двоих делал выпад грудным крылом, словно ножом, точно провоцировал драку. Им он описывал в воздухе какую-то фигуру: наступала пауза, затем второй повторял его движение. Спинное крыло Испанца, трепеща, разворачивалось и складывалось снова. Огрызок на спине Безъязыкого вздрагивал.

Жесты передавали информацию, это были телеграммы без слов. Немой разговор. Они не понимали друг друга, но каждый знал, что понимать есть что. И это был прорыв. Когда им удалось, наконец, установить контакт – что-то смешное, Испанец бросил на землю мясистый бутон, потом указал на оживший подлесок там, где он лежал, а абсурд поднял его – все ликовали, и мы, хотя не понимали почему, это чувствовали.

А это значило, что Испанец мог теперь говорить жестами. Нашему пленнику, лишенному даже имени, это, наверное, казалось еще более странным. Он-то думал, что без слов не бывает языка. Его товарищи общались между собой, даже не зная, что именно это они и делают, ведь между ними не было той пропасти, которая отделяла их от слышащих ариекаев; они передавали друг другу ту самую безнадежность, которая заставляла их считать себя изолированными от мира.