Чайна Мьевилль - Посольский город [litres]

– Может, я смогу… – начал Брен, и мне стало интересно, что он придумал. Планер перечеркнул небо, точно пущенный карамболем шар, и ушел в землю, взорвавшись брызгами взлетающих деревьев. Илл и Сиб завыли, увидев, как погиб Шонас.

Мне не верилось в то, что ЭзКел пожертвуют ради нас целым летательным аппаратом, по крайней мере сейчас. Я завизжала, и земля разорвалась у нас под ногами.

Я очнулась от шума. Закашлялась, закричала и увидела над собой множественные глаза какого-то ариекая. Над его головой торчала искореженная ходовая часть нашего аппарата, сквозь которую просвечивало небо и поплавки растений. Рядом со мной было мертвое лицо другого ариекая. Сначала я подумала, что умираю. Я натянула эоли, а живой ариекай подхватил меня своим дающим крылом и потянул из перевернутого экипажа наружу, сквозь дыру в обшивке.

Я поняла, что с момента нашего крушения прошло всего несколько секунд. Споткнувшись, я навалилась на Испанскую Танцовщицу. Мы были на дне глубокой воронки, которую окаймляли растения, качавшиеся на обмахрившихся стволах.

Мертвых ариекаев оказалось несколько. Живые выкарабкивались из развалин, волоча с собой Брена, Илл и Сиб. Оглушенный абсурд переминался с ноги на ногу, а раненый ариекай посылал его к нам, указывая на нас крылом. Мы услышали вздох, и с краю нашей насильственно очищенной поляны поднялось вверх еще одно дерево, в корнях которого висел какой-то человек, всадник, сброшенный кентавром. Он цеплялся за корень, стремительно уменьшаясь, но корень оборвался, и он камнем упал вниз, без крика, а растение продолжало подниматься. Мы не видели, как он ударился о землю, но выжить он не мог.

Спотыкаясь, я лезла через покореженное биологическое оружие. Когда смертоносный летун вернулся к месту взрыва, то не увидел живых. Мы следили за ним из укрытия в лесу. Покружив над воронкой, он улетел прочь, в направлении армии Безъязыких.

– Придется идти пешком, – сказал Брен. – Дня два, наверное. Надо пройти лес насквозь. – Армия обогнала нас, но мы знали, что послоградцы не торопятся наступать, и еще надеялись добраться до абсурдов раньше них. Однако успех нашего предприятия зависел от того, удастся ли нам обучить ариекаев. Каждые два часа мы давали отдых своим усталым, натруженным ногам, а заодно закрепляли с ними старый урок или опробовали новый. Сами ариекаи и их батареи казались неутомимыми. Не знаю, оплакивали ли они своих погибших товарищей, и если да, то как. Наш пленник спокойно топал впереди, слегка подавленный то ли обстановкой, то ли недавней атакой.

Брен выбирал направление с помощью какого-то ручного механизма. Темнота окружавшего леса, темно-синего от растительности, тревожила меня. Лес был полон шумов. Вокруг нас двигались какие-то диски и спирали. Местную фауну мы озадачивали – хищники не рассматривали нас как добычу, а потенциальные жертвы – как хищников, и потому нас не боялись, но и не трогали. Те, у кого были глаза, смотрели на нас с недоумением. Однажды кто-то из ариекаев сказал, что рядом с нами находится что-то опасное. Костеб/флоранши, огромный, как амбар, открывал и закрывал свои зубастые челюсти. Будь ариекаи одни, он наверняка напал бы, но присутствие нас, чужаков, укротило его инстинкты, так что мы их спасли.

Им удалось прихватить с места катастрофы несколько чипов, но не все. Так что пользоваться тем, что у них было, им приходилось с умом. Когда кого-нибудь из них припирало, он брал чип, уходил в лес и слушал голос ЭзКела, а потом догонял нас, слегка веселый, но с ясной головой.

Мы шли до позднего вечера, пока лес не поредел и не сменился травянистой степью с разбросанными по ней отдельными деревьями, над которыми ярко светились Руины. Там мы вознаградили себя коротким сном: для меня главным оставалась учеба.

Вы как та девочка, вы та девочка.

– Господи Иисусе, – не выдержала я. – Да скажите же это, наконец. – Уверена, они волновались не меньше, чем я.

– ИллСиб, – сказала я. – Спросите у них вот что. Они знают, кто я? – Язык. Ариекаи забормотали. Она та девочка, которая… Я их перебила. – Я имею в виду, знают ли они, кто я на самом деле. Они знают, что значит девочка? Им известно, что я сравнение, но знают ли они, что девочка – это я? Что они думают о вас, ИллСиб? Сколько вас?

– Вы знаете, о чем она спрашивает, – вмешался Брен. – Тайна Счета. – Считают ли ариекаи послов одним человеком или двумя? Служители всегда твердили нам, что это бессмысленный, непереводимый, невежливый вопрос.

– Я прошу прощения, но мне необходимо, чтобы они поняли, что вас двое, иначе они не смогут понять, что я – одна. И что мое идиотское кваканье – это язык. Что я говорю с ними. – Ариекаи наблюдали за тем, как одна персона из мяса лопотала быстрее и громче, чем обычно, обращаясь к остальным.

После недолгого молчания Брен сказал:

– Именно этой темы послы всегда особенно старались избегать.

– Так объясните им, – сказала я. – Послам пора перестать быть единственными настоящими людьми.

И все же нам вряд ли удалось бы опрокинуть вековую традицию мышления ариекаев, даже с такой продвинутой группой, как наша, если бы они уже не имели некоего смутного представления о том, что мы – существа мыслящие. Танцовщица и его товарищи сперва отреагировали в таком роде, что, мол, да, конечно, ну и что с того? Но ИллСиб повторяли эту мысль снова и снова, и они сначала заинтересовались, потом смешались, а потом не то испугались, не то разозлились. Наконец я увидела, как они переживают нечто похожее на откровение.

Она разговаривает, твердили им ИллСиб. Девочка, которая съела то, что ей дали. Как я говорю с вами.

– Да, – сказала я, и ариекаи уставились на меня. – Да.

Язык был для ариекаев двояким единством мышления и истины: заявив, что я это понимаю, ИллСиб произвели на них сильное впечатление. Им сообщили, что я разговариваю, а Язык гласил, что в таком случае должны существовать языки, отличные от Языка.

– Попросите их произнести это, – сказала я. – Пусть скажут, что я тоже говорю.

Испанская Танцовщица произнес это. Человек в синем разговаривает. Остальные слушали. Потом с большими усилиями каждый повторил то же самое за ним.

– Они в это верят, – сказала я. Вот тогда все и начало меняться по-настоящему.

– Переводите, – велела я ИллСиб. – Вы знаете меня, – обратилась я к ариекаям. – Я девочка, которая съела и так далее. Я похожа на вас, а вы похожи на меня, а я – на вас. Я это вы. – Один из них вскрикнул. Что-то происходило с ними. Со всеми. Испанская Танцовщица не сводил с меня глаз.

– Ависа, – предостерегающе сказал Брен.

– Скажите им то, что я говорю, – велела я. Я посмотрела на Танцовщицу. Взгляд его почти-глаз я встретила с такой настойчивостью, как будто говорила с человеком. – Скажите им. Я ждала, когда все исправится, Танцовщица, так что я такая же, как ты. Я – это ты. Я взяла то, что мне дали, значит, я как все. Я – это они. – Я посветила на себя фонариком. – Я свечусь в ночи, я похожа на луну. Я как луна. Я и есть луна. – Я легла. – Они ведь знают, как мы спим, правда? Я так устала, что лежу неподвижно, как мертвая, я похожа на мертвую. Я так устала, что я мертвая. Видите?