Йен Макдональд - Восставшая Луна

Он появляется, когда у нее остается полсантиметра «голубой луны». Головы склоняются друг к другу: «Это он. Тогда кто же она?»

Она садится на барный стул рядом с Алексией. Он изменился. Стал каким-то другим. Она не может уловить детали – только нечто общее. Некие впечатления. Перемены случились внутри, но не снаружи. В нем ощущаются медлительность и основательность. Он сосредоточен на текущем моменте, но не встревожен.

Музыка заставляет его морщиться.

– Можем пойти куда-то еще, если тебе не нравится эта музыка.

– Мне сейчас никакая музыка не нравится, – говорит он и большим пальцем указывает в сторону потолка. За искусственным небом, двумястами метрами камня, над Центральным Заливом стоит Земля, которая пять дней назад была полной. Вот она, едва уловимая граница между волком и тенью. – Это пройдет.

«Вагнер Корта в тот день умер, – сказал он в пыльной обсерватории Боа-Виста. – Я сделался не одним, а сразу двумя».

– Извини, – говорит он, вставая со стула и отступая назад. – Давай все сделаем как надо. – Он целует Алексию в обе щеки, очень формально. Указывает на стул.

– Пожалуйста, – говорит Алексия, и он снова садится.

– Прошу прощения за опоздание. Робсон хотел подольше побыть с Луной.

– А он…

– Остался в отеле.

– Я думала, ты поручишь его…

– Стае? Нет, ему там не место.

– Я собиралась сказать – Лукасу.

– И с Лукасом ему не место.

Он улыбается по-другому: настороженно, сдерживая эмоции.

– Робсон хотел встретиться со своими старыми друзьями-трейсерами – из тех времен, когда он жил в Байрру-Алту. Я велел эскольтам не выпускать его из дома.

– У вас есть эскольты?

– Атрибут текущего момента. Я хотел бы выпить, Алексия Корта. – Он резко меняет тему, и в этом слышится нечто стремительное, проницательное, волчье.

– Я пила «голубые луны».

– Они никогда мне не нравились, – говорит Вагнер и заказывает кайпирошку. Алексия присоединяется к нему: звенят бокалы, и музыка уютно пульсирует у нее в животе, как дитя в утробе. Водка помогает разговору продвигаться, но все равно случаются долгие паузы, когда Вагнер обдумывает вопрос, странные отступления и заявления невпопад, а также напряженный разбор каких-нибудь случайных замечаний. Пока он молчит, Алексия размышляет, можно ли любить и тень, и волка. Если бы у нее была возможность выбирать, какого Вагнера Корту она предпочла бы? А вдруг только волк может любить волка? Тут она понимает, что другая женщина уже задавалась этим вопросом и нашла ответ. Женщина, которую он любил, которая предала его и заплатила ужасную цену. И вот теперь Алексия Корта вертит в уме все эти компромиссы и договоренности.

Он смотрит на нее, широко распахнув глаза. Ему неловко.

– Прости, я отвлекся. – Тут ему кажется, что этого оправдания мало. – Просто задумался о завтрашнем дне.

Надо заставить его говорить.

– Ты ведь там был, верно?

– Я был в Суде Клавия, когда Брайс бросил вызов Лукасу.

– Если не возражаешь… ты не мог бы мне рассказать? На что это похоже.

Вагнер уходит в себя, словно погружаясь во тьму на несколько секунд.

– Это быстро, – говорит он. – Быстрее, чем можно себе представить. Я быстрый – точнее, другой я, но не такой, как ножи. Ножи опережают осознанные мысли. Одна ошибка, секундная потеря концентрации – и ты труп. В этом нет ничего чистого или почетного.

– Ты видел… результат?

– Смерть – вот и весь результат. Неизменный результат. Если обнажаются клинки – кто-то умирает. Я видел, как Карлиньос рассек ножом горло Хэдли Маккензи и плеснул его кровью в лицо его матери. Я видел, как он взял нож и стал кем-то, кого я не узнавал.

– Как же ваш закон такое допускает?

– Я много думал об этом. Я не юрист, но наш закон ничего не запрещает и разрешает что угодно, если существует договор. Если закон говорит, что нельзя сражаться до крови, чтобы уладить спор, – значит, стороны не смогут договориться, и такой закон ничтожен. Но, я думаю, в этом кроется более глубокий урок: закон допускает использовать насилие для разрешения споров, чтобы показать, что насилие никогда ничего не решает окончательно. Насилие возвращается снова и снова, год за годом, десятилетиями и веками – и забирает всё новые жизни.

Четыре кайпи выпито, и у Алексии нет желания браться за пятую. В баре полным-полно теней.

– Завтра мы посвятим этому целый день, – говорит Алексия, и Вагнер понимает подтекст.

– Верно.

– Один вопрос: где ты будешь сидеть?

– Робсон будет с Хайдером. Я – с тобой и Лукасом.

– Лукас попросил меня быть его секундантом. Я не понимаю, что это значит.

– Держать ножи, проверить, соответствует ли защитник судейским правилам. Позаботиться о том, чтобы заббалины забрали тело, если понадобится.

– Вот дерьмо…

– Судьи подскажут, что надо делать.

Алексия колеблется.

– Вагнер. Когда все закончится… что бы ни случилось… мы не могли бы, ну – ты понимаешь?

– Встретиться снова?

– Да.

– Я бы этого хотел.

– Я тоже.

Ариэль перехватывает Абену в баре. Легко касается двумя пальцами тыльной стороны ее запястья.

– Прежде чем ты отправишься к Лукасинью, мне нужно с тобой поговорить.

В люксе, где обитают Корта и гази, маловато уединенных мест, поэтому Ариэль ведет Абену в комнату для спа. Они садятся на край джакузи. Синий свет, кружение теней, покалывание озона.

– Влажность испортит мне прическу… – начинает Абена – и вдруг видит на лице Ариэль выражение, которого никогда раньше не видела. Заносчивое всезнайство, самодовольство и фальшь, нарочитый цинизм – все исчезло. Абена видит осторожность, даже страх.

– Завтра, в суде: что бы ни случилось, не останавливай меня.

– Что ты собираешься делать? – Теперь Абена встревожена. Это не голос Ариэль, не ее слова.

– Высший пилотаж маландрагем – это когда ты обманываешь самого себя. Ты спросила меня однажды, в Кориолисе, проснулся ли во мне материнский инстинкт оттого, что Лукасинью и Луна оказались под моим крылышком. Кажется, ты спросила не о том человеке.

Понимаешь, Абена Маану Асамоа, я всю жизнь была эгоцентричным, высокомерным чудовищем. Я это знала. Всегда знала. Я притворялась, что люблю это чудовище, и убедила в этом достаточно много людей. Но потребовалось прогнать единственного человека, который поддерживал меня, когда мы пали, и который меня любил, чтобы начать убеждать саму себя.

– Марина, – говорит Абена. – Я же видела, как ты пыталась не дать ей улететь на Землю.

– Она улетела на Землю, потому что я ее оттолкнула. И я бы сделала что угодно ради того, чтобы она не улетала. Но с Земли никто не возвращается.

– Лукас вернулся.

Ариэль улыбается.

– Да уж, вернулся. Итак, повторяю: завтра, что бы ни случилось…