Йен Макдональд - Восставшая Луна

– …не пытаться тебя остановить.

– Если попытаешься и начнешь читать мне мораль на тему искупительной хрени, велю Дакоте выпустить тебе кишки. Мы, Корта, не играем в искупление.

– Я думала, вы не играете в политику.

– Сдается мне, история демонстрирует, что играем. А теперь ступай к милому мальчику, покрой его поцелуями и скажи, что любишь его.

Ариэль открывает дверь спа-комнаты.

– И да, твоя прическа выглядит так, словно ты выбралась из-под обломков поезда.

У него совсем другой вкус.

От Лукасинью всегда оставалась сладость на губах. Когда Абена слизывала пот с его бицепсов и поясницы, она чувствовала привкус меда. Его кожа была мягкой, пахла травами и сахаром.

У него другой вкус: он пахнет иначе, ощущается иначе. Абена крепко прижимает его к себе и чувствует, как он напрягается, сжимается и отстраняется, будто это их первое объятие. Будто он раньше никогда ее не обнимал. Абена знает, как Университет восстановил его личность: это Абена Асамоа со снимков, комментов, постов и перепостов. А помнит ли он, каким потеряшкой был в Тве, как страдал от скуки и уныния под защитой Асамоа? Помнит ли, как изменил ей с Аделайей Оладеле и помирился, пустив в ход торт и секс? Помнит ли, как мазал ее чакры кремом и как они безудержно смеялись, когда он все слизывал: от анахаты до муладхары? А когда они были далеко друг от друга, и она нарядила его аватар в оболочку в виде сказочной футанари, и он нашел это захватывающим? Как он может доверять хоть каким-то своим воспоминаниям?

Он выглядит иначе. Эти спелые губы, надменные скулы, длинные ресницы всегда будут разбивать сердца юношам и девушкам, но его истинная красота таилась в глазах, и вот там кроются самые глубокие изменения. Эти глаза были мертвы и смотрели в пустоту.

Он ведет себя иначе.

– Несколько человек из моего коллоквиума сидят в баре на Двадцать втором уровне, – говорит она. – Удерем отсюда? – Он выглядит неуверенным. Она проводит пальцем по его носу, губам и подбородку до самого горла. – Всего лишь несколько. Не слишком много. – Нет, это не неуверенность. Страх.

– А если у нас будут проблемы…

– Ладно, как хочешь.

Он взял бы эту вечеринку штурмом, все там перевернул вверх тормашками, если бы его не было в списке, взмыл бы на Двадцать второй уровень Меридиана, чтобы туда попасть. Он – каким был когда-то. Туми звонит друзьям Абены, которые ждут с плакатами, растяжками и попперсами: «Он не хочет».

– Ну, может, я просто отведу тебя в кафе, где мы спокойно выпьем по стакану чая? – Она видит, как он вздрагивает. – Или давай прогуляемся? Уверена, ты хочешь выбраться отсюда. Воздух посвежее не помешает.

Он бросает взгляд через плечо на балкон люкса и город за ним. Голоса и звуки проспекта искушают его. Он качает головой.

– Дакота говорит, это небезопасно.

– Возьмем Росарио. Она не хуже Дакоты. Ты даже не заметишь ее присутствия. И моя тетя выделила нам кое-какую дополнительную защиту. В стиле Асамоа.

Абена постукивает кончиком пальца по массивному браслету с драгоценностями на запястье. На миг ей удается поколебать решимость Лукасинью, но потом в его глазах снова застывает страх.

– Может, в другой раз. Я правда устал. Наверное, мне лучше поспать.

Он колеблется. Абене знакомы такие паузы. Она перестает дышать. Это так мило.

– Я немного… боюсь. – Он прикусывает нижнюю губу. Восхитительно. – Я знаю, что мы были, ну, вместе. В Тве. – Он смотрит на нее сквозь длинные ресницы. – Я не хочу быть один. Я слишком долго был один. Ты можешь остаться спать со мной? – Абена по-прежнему не дышит. Ее сердце пылает и мечется туда-сюда, как летун на фестивале. Прямо сейчас она не лучший политолог своего поколения; не процессуальный представитель Ариэль Корты, сумевший расправиться с Амандой Сунь и Орлом Луны в суде; не блистательная родственница омахене. Она – молодая женщина наедине с юношей, которого обожает с той поры, как проткнула мочку его уха охранной серьгой Асамоа в ночь Лунной вечеринки. Лунная пыль к лунной пыли, вакуум к вакууму.

– Да, – говорит она. – Да, я останусь с тобой.

Марина просыпается с криком: приснилось, что ее раздавило. Обвал крыши, лавина – рухнул потолок Меридиана, будто она попала под обстрел в запретной зоне, как в каком-нибудь боевике. Свет. Марина моргает: он режет глаза. Зрительные нервы пронзает боль. Она зажмуривается. Свет такой яркий и внезапный, что она видит сосуды на собственных веках.

– Май?

– Кесс?

Марина с трудом приоткрывает глаза. Дверь – темный прямоугольник, рядом с которым виднеется тень. Ее сестра.

– Я тебя зову уже пять минут.

– Что случилось?

Тень движется. Марина, рискнув, открывает один глаз полностью.

– Давай выпьем чаю.

Марина открывает другой глаз.

– Который… – В былые времена фамильяр сказал бы ей, который час, еще до того, как она сформулирует вопрос – он разбудил бы ее, шепотом предупредив, что сестре захотелось выпить чаю в три двадцать семь утра. – Погоди, я что-нибудь накину.

Чайник уже закипает, когда Марина выходит на кухню, шлепая босыми ногами. Светятся только статусные огни кухонных приборов, подключенных к сети. Пахнет травяным чаем, цветами и мелкими фруктами. Кесси ставит на стол две чашки. Марина погружает в свою чайный пакетик – крещение в кипятке.

– Я сделала то, о чем, надеюсь, не пожалею, – говорит Кесси. Она пододвигает распечатку через стол к Марине. Та щурится в синем полумраке. Это уведомление о переводе ста тысяч долларов на ее счет в банке «Уитэкр Годдард» в Меридиане.

– Опустошила несколько старых счетов, – объясняет Кесси.

– Ты получишь все обратно, как только я начну зарабатывать, – говорит Марина. – Все до цента.

– Главное, чтобы это случилось до того, как Оушен поступит в университет.

Две чашки с травяным чаем стоят нетронутые, над ними струится пар.

– Я положила деньги на твой лунный счет, потому что ты сказала, что госбезопасность следит за счетом в штатовском банке. Мне кажется, тебе надо побыстрее с этим разобраться.

– Я могу перевести их на счет ВТО немедленно. Спасибо, Кесси, спасибо тебе.

Кесси вскидывает руку.

– Еще я думаю, что тебе надо поскорее уезжать. Как только они увидят, что ВТО получила деньги, сразу обо всем догадаются.

– Ты мыслишь как Корта, – говорит Марина, и теперь в ее голосе надлом, глаза наполняются слезами, а слова спешат и путаются.

– Я тут подумала, – продолжает Кесси. – Канада. У ВТО есть стартовая площадка в Онтарио. Знаю, это не то же самое, что бронировать билеты на самолет, но ты улетишь отсюда, как только сможешь.

Кесси говорит быстро: слова опережают друг друга. Марина понимает: если сестра притормозит – тоже запнется и начнет плакать.