Эрик Флинт - 1632

Судя по всему, он прочитал ее мысли.

— Достаточно давно, — был его ответ. — Я очень переживал, Мелисса. Долго и трудно. Я ее очень любил. Но это было достаточно давно.

Когда Майк и Ребекка подошли к дому — дому семей Рот и Абрабанель, так как по взаимному согласию они решили жить вместе постоянно — Ребекка повернулась и прильнула к Майку. Он обнял ее, и они начали целоваться.

Минут через пять они оторвались друг от друга. Ну, почти. На полдюйма.

— Я должен поговорить с твоим отцом, — тихо сказал Майк.

Ребекка кивнула и прижалась головой к его груди. — Когда ты хочешь сделать это, Майкл? — прошептала она.

— С твоим отцом?

Она покачала головой. — Да нет же. — И улыбнулась, все еще не отрываясь от его груди. — Не думаю, что с этим будут затруднения, как я опасалась раньше. Я, конечно, не уверена, но после того, что сказала Мелисса…

Она уткнулась носом в его плечо.

— В последнее время он читает этого философа, по имени Спиноза. И часто улыбается. Мне, почти каждый раз. А тебе при встрече постоянно. Как будто он что-то знает про нас.

Майк усмехнулся.

— Вероятно, он догадывается.

Ребекка слегка отвела голову и посмотрела Майку в глаза.

— Я сделаю все, что ты хочешь, — тихо сказала она.

Майк внимательно смотрел на нее в лунном свете. Ее глаза были, как темные озера, спокойные, чистые, любящие.

— Ты предпочла бы не спешить, — сказал он. Как бы констатируя факт.

Ребекка замялась. Затем смущенно сказала: — Ну, не совсем!

Ее руки внезапно заскользили по его ребрам, как бы разминая их, почти зондируя. Майк почувствовал, как огонь пробежался от пальцев до пят, потом по позвоночнику к голове. Она задрожала и прижалась поближе.

— Не совсем!

Она засмеялась, нетерпеливо подставив свои губы. Еще пять минут поцелуев.

Когда они оторвались друг от друга, она нежно улыбнулась.

— Но да. Если ты не возражаешь. Я пока…

Она опять замялась, подыскивая слова. Майк нашел их за нее.

— Ты очутилась в новом мире, и пока еще с трудом осваиваешься в нем. Тебе нужно время, чтобы мысленно изучить и обставить каждую комнату, прежде чем окончательно поселиться в новом доме.

— Да! — она сказала. — О, да. Именно так, Майкл. — Она смотрела на него снизу вверх. — Я так люблю тебя, — прошептала она. — Поверь мне, это именно так.

Майк поцеловал ее в лоб.

— Ладно, тогда. Вот как мы сделаем.

На мгновение, чувствуя ее плечи под своими руками, он почти зашипел. От желания.

Затем тихо засмеялся.

— Вот же черт! Мой дедушка всегда говорил нам, что молодежь не знает такого понятия — ожидания. К тому времени, как дело доходит до свадьбы, — говорил он, — вы уже надоели в постели друг другу.

Ребекка хихикнула. Как легко они говорят и шутят об этом!

Майк отступил. Дюйма на два, может быть, на три.

— Ладно, тогда, — повторил он. — Мы обручимся. Как полагалось в добрые старые времена. И будем ждать столь долго, сколь вы хотите, Ребекка Абрабанель.

Он отступил еще на несколько дюймов — медленно, неохотно, но твердо.

— Я поговорю с твоим отцом завтра.

И ушел.

Стоя на крыльце, Ребекка смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол, махнув на прощанье рукой. Она стояла, выпрямившись и прижав ладони к губам. Наслаждаясь страстью, которая металась по ее телу, как бушующий прилив.

Ждать придется недолго, Майкл! О, я так люблю тебя. О, я так хочу тебя.

Гретхен проснулась в панике. Запутавшись во времени и пространстве, но в основном, из-за памяти о вчерашнем.

Ее взгляд устремился к двери. Закрыто. На мгновение, ей полегчало. Дверь подсказала ей, что ее память не была ложной. Она вспомнила закрывающуюся дверь и улыбающееся лицо.

Тогда она села. Ее глаза осмотрели комнату. Этот давно привычный акт бдительности успокоил ее. Ее семья спала на полу, сбившись в кучу, в переплетенье рук и ног. Инстинктивно прижимаясь друг к другу, хорошо знакомые с убийственным холодом зимы. Даже в середине лета, ощущение соседнего теплого тела приносит чувство безопасности.

Улыбаясь, Гретхен посмотрела рядом. Ее собственный ребенок лежал в колыбели под ее рукой. Вильгельм крепко спал. Слева от нее, Аннализа вдруг прижалась к бедру Гретхен, реагируя на внезапно отодвинувшееся плечо. Справа от нее, бабушка, также подвинулась к ней. Бормоча, теперь уже в полусне, в обычном беспокойном старческом сне.

Глаза Гретхен вернулись к двери. Памяти накатилась, настойчиво требуя.

Я должна знать точно!

Мягко, насколько возможно, она высвободилась от других. Бабушка проснулась окончательно. Старуха явно не могла сообразить, где это она. Гретхен передала ей Вильгельма. Бабушка привычно взяла ребенка. Знакомый процесс успокоил ее.

Гретхен встала и подошла к двери. Она услышала слабые звуки голосов в коридоре. Не слова, просто голоса. Она колебалась.

Я должна знать точно. Твердо, решительно, почти отчаянно, она открыла дверь.

И увидела четырех молодых парней. Сидящих на полу и прислонившихся спинами к противоположной стене коридора, вытянув перед собой ноги. Они были увлечены веселой, но спокойной беседой.

Внезапность, с которой Гретхен открыла дверь, заставила их вздрогнуть. Четыре лица резко повернулись к ней.

Она видела только лицо в середине. Улыбающееся, почти сияющее, теперь. Вот он поднялся на ноги, подошел к ней, с таким желанием во взгляде. Зеленые глаза, олицетворение весны. Олицетворение жизни, увеличенное очками.

Гретхен чуть не рухнула на пол от облегчения. Дрожа, она прислонилась к дверному косяку, сжимая его руку. Через мгновение она была уже в его объятиях.

Они спасены.

Она заметила, не задаваясь причиной, что один из друзей Джефффа быстро удалился, как только она вышла из своей комнаты. Минуту или две спустя, он вернулся. С несколькими людьми постарше.

Двоих из них Гретхен знала — герцогиню и главного воина. К ее облегчению, они оба широко улыбались. Гретхен была почти уверена, что влиятельные лица в мире Джефффа запретят его брак с такой, как она. А когда она увидела молодую женщину, сопровождавшую их, ее челюсть вообще отвисла.

Она никогда не видела таких прежде — в ее городе им давно было запрещено появляться — но никаких сомнений не было.

Еврейку ведут на суд?

Что женщина еврейка, Гретхен была уверена. Характерная внешность, оттенок кожи, ее длинные, вьющиеся черные волосы! — именно такие описания она слышала. И люди всегда говорили, что еврейки были чудо как хороши, так что наверняка это была она.

В том, что ее ведут на суд, Гретхен не была так уж уверена. Она очень мало знала о дворянах, князьях, королях, их жизни и их судах. Но держаться с такой уверенностью?

Гретхен сразу же попыталась скрыть свое удивление. У нее не было никакого предубеждения против евреев, и у нее не было никакого желания оскорбить эту женщину. Оставив в стороне видимое чувство достоинства еврейки и неизвестные ей тонкости американского правосудия, единственное, в чем Гретхен была точно уверена, внимательно присмотревшись, что еврейка была наложницей военачальника.