Эрик Флинт - 1632

— Дева Мария! — кричали они, умирая. — Папаша Тилли!

На самом закате, Тилли был ранен снова. Никто не понял, что именно нанесло рану: может, пуля из мушкета, а может — судя по ужасной дыре в плече — это был ещё какой-нибудь обломок, поднятый в воздух этими ужасными шведскими пушками.

Его спасли адъютант и несколько солдат. Соорудив импровизированные носилки, они оттащили его в тыл. Прежде чем через пару минут потерять сознание, Тилли обзывал их трусами. Когда носилки проносили через потрепанные терции, его солдаты создавали защитный коридор, пропуская своего командира в безопасное место.

Для остальных последнее ранение Тилли послужило сигналом к бегству. Ветераны-католики больше не могли сносить такую бойню. Меньше чем за пять минут, упорно державшийся долгими часами строй обратился в паническое бегство. Бросая оружие и снаряжение, войска бросились искать убежища в наступавшей тьме и далёких лесах.

Большинство из них все-таки спаслось. Густав отдал приказ не преследовать их. Отчаянная отвага Тилли, сдержавшего шведов до наступления ночи, сделала полное уничтожение его армии невозможным.

Встав после битвы на колени, чтобы помолиться, король Швеции вовсе не чувствовал себя в чем-то проведенным и не проклинал полководца врага. Он хорошо понимал, с какой целью Тилли организовал это кажущееся бессмысленным сопротивление, и даже восхищался им.

По правде, он даже испытывал определённое удовлетворение. Пал последний из великих, но пал подобно огромному дубу, а не сгнил как пень. Что-то в короле, набожном лютеранине, усмотрело руку Господа в бурном, но величавом крахе его врага-католика. Пути Господни неисповедимы, но Густав-Адольф полагал, что уловил нечто от божественного провидения, в том, как был разбит Тилли.

Собственно, все это было уже не так важно. Пускай Густав-Адольф и не смог полностью уничтожить врага, но он выиграл величайшую битву за последние десятилетия, а может быть, и века. И если Тилли и удалось предотвратить полный крах, катастрофа всё равно была невообразимо огромной. Гордая, еще недавно, имперская армия, побеждавшая всех противников, с какими только сталкивалась со времён Белы Горы, была обращена в прах.

При Брейтенфельде, потери шведских войск составили примерно две тысячи человек. А сколько потерял их противник?

Семь тысяч убитых.

Шесть тысяч раненных и пленных.

Артиллерия полностью захвачена.

Имперский обоз полностью захвачен.

Захвачено также девяносто боевых знамён.

Дорога в центральную Европу была теперь открыта. Вена, Прага, Мюнхен, Майнц — всюду, куда бы король ни пожелал направиться. И открыл ее Брейтенфельд.

Лев Севера больше не был заперт у побережья Балтики. Теперь был заперт император Фердинанд. Он и вся его инквизициторская когорта.

— Пошлите за Валленштейном, — сказал, услышав новости, Фердинанд. Придворные начали было возражать, но Фердинанд осадил их гневно нахмурившись.

— Я не доверяю этому человеку и презираю его также, как и вы, — прорычал он. — Но есть ли у меня теперь выбор?

Ответом ему была тишина. Действительно, выбора не было

Кардинал Ришелье, узнав о Брейтенфельде, не стал вздыхать и охать. Охи и вздохи были не в его манере. Он вообще не сказал ни слова, его сухощавое, умное лицо осталось полностью бесстрастным. Ни единого намёка на свои чувства и мысли.

Но он тут же отпустил своих помошников. И затем, сидя в одиночестве своего кабинета, начал писать письмо.

Дорогой мой Валленштейн.

Приветствую, и да прибудет с тобой Господне благословение. Читая эти строки, известия о Брейтенфельде уже, конечно, достигли тебя. Я уверен, ты помнишь разговор, который у нас когда-то был. Я искренне сожалею, что не прислушался к твоим советам и предупреждениям. Мне казалось в то время, что действуя в том направлении, что ты предлагал тогда, не достигнуть взаимной пользы. Я уверен, ты легко поймешь что я имею в виду, без дальнейших подробностей. Если ты до сих пор думаешь, как и прежде, дай мне знать об этом.

Ришелье.

Пока его враги — тайные и явные — сговаривались против него за его спиной, король Швеции продолжал усиливать свои позиции в центральной Германии. Он предоставил разбираться с Лейпцигом оконфузившимся саксонцам, а сам поспешил за отступающей армией Тилли. Два дня спустя он захватил ещё три тысячи пленных в небольшом сражении при Мерзебурге. 21 сентября, через четыре дня после Брейтенфельда, он взял внезапным штурмом Галле, и решил позволить теперь своим людям отдохнуть и восстановить силы.

И хотел пока поразмыслить, что предпринять дальше. Разномастные союзники и советники уже начали склонять его действовать во множестве разных направлений.

Это было существенно важно. Какой бы путь он бы ни выбрал, Густав-Адольф был уверен в одном. Под Брейтенфельдом мир изменился навсегда.

Брейтенфельд. Брейтенфельд — навсегда!

Название местечка Брейтенфельд стало известно в Грантвилле в конце сентября. Город отметил его празднеством, продолжавшимся целых два дня.

Тот факт, что католики, составляющие теперь более половины населения, в полной мере участвовали в праздничных мероприятиях подчеркивал то, насколько мало религиозные мотивы были в центре всей этой заварухи. Простолюдины Германии, по большому счету, как правило, мало обращали внимание на христианскую конфессию своих соседей. Это было дело аристократии и князей, и, прежде всего, династии Габсбургов, которая и подняла на щит эту проблему в Священной Римской империи. И хотя каждый из дворян утверждал, что их ведет исключительно благочестие, в действительности речь шла о власти и привилегиях, поставленных на карту. Огромные армии наемников, разорявшие Центральную Европу, были готовы вербовать в свои ряды как католиков, так и протестантов — и плевать на их официальное вероисповедание. Многие из так называемых "католических" наемников, потерпевших поражение от американцев и привлеченных затем в их новое общество, на деле оказались лютеранами или кальвинистами…

Итак, все праздновали. Даже надменный Симпсон и его окружение, на этот раз воздержались от своих обычных наскоков и протестов. Даже тупому быку было понятно, что шведский король своей великой победой при Брейтенфельде снял большую часть военных проблем для всей Тюрингии.