Ёсики Танака - ЛоГГ. Том 3. Стойкость

— Работа вашего сиятельства, несомненно, не лишена привлекательных черт, — сказал редактор возмущённому Альфреду. — Но она слишком субъективна, в ней много неточностей, так что я сомневаюсь, имеет ли она какую-либо ценность как хроника событий… Вместо того, чтобы использовать такой напыщенный стиль и писать то, что диктует ваша страсть или романтизм, вам следовало бы придерживаться более сдержанного стиля и писать спокойно и объективно…

Молодой граф вырвал рукопись из рук редактора, собрал остатки растоптанного самоуважения и вернулся в своё временное жилище. В тот вечер ему пришлось выпить немало вина, чтобы уснуть.

На следующий день его настроение было совсем другим. Он был не каким-то хроникёром событий! Он был человеком действия. Поэтому разве не должен он не записывать прошлое на листах бумаги, а действовать в настоящем и своими руками строить будущее?

Как раз в то время, когда в его голове бродили такие мысли, его посетил молодой помощник правителя Феззана Руперт Кессельринг. Он вежливо спросил:

— Граф Лансберг, не хотели бы вы приложить свои верность и страсть на благо своей родины? Если да, то граф Ремшейд возглавляет один проект, в котором я бы хотел, чтобы ваше сиятельство приняли участие…

Услышав, в чём именно состоит этот проект, Альфред был удивлён и взволнован. Он сразу же согласился принять в нём участие, и вскоре его представили Шумахеру, отвечавшему за реализацию плана.

Бывший имперский капитан прекрасно знал, что Альфред был другом покойного барона Флегеля. «Это может обернуться нехорошо», — забеспокоился Шумахер, готовясь к худшему.

Однако Альфред встречал множество капитанов, во время восстания и ничего не помнил об этом конкретном.

— Я знаю, что мы с вами были товарищами, — сказал он. — И с сегодняшнего дня мы вновь станем братьями по оружию! Рад познакомиться с вами!

На лице Альфреда не было ни сомнений, ни предрассудков, когда он протягивал руку Шумахеру. Пожимая её, капитан чувствовал смесь облегчения и беспокойства.

Альфред фон Лансберг был достаточно неплохим парнем, чтобы иметь с ним дело, а также обладал энергией и храбростью, но при этом зачастую смешивал реальность с домыслами. Думая над тем, что может получиться из их плана, Шумахер был настроен не слишком оптимистично.

Может ли план вообще сработать? Шумахер не мог не сомневаться. А если они добьются успеха, к чему это приведёт? Выйдет ли из этого хоть что-то, помимо нового распространения пожара войны и создания препятствий на пути к миру? Но, хоть Шумахер и думал так, у него всё равно не было иного выбора.

Таким образом, Руперт Кессельринг уверенно продвигался в сборе людей, необходимых для выполнения плана. Времени и денег у него хватало, и он был уверен, что план сработает. И когда это произойдёт, всю человеческую расу охватит ошеломлённое неверие. А ещё ему было очень интересно узнать, как отреагирует на этой герцог Райнхард фон Лоэнграмм, который был на год моложе самого Кессельринга.

Когда этот день настанет, даже Рубинский будет вынужден признать его способности…

Хильда, Хильдегарде фон Мариендорф, теперь помогала Райнхарду в роли секретаря канцлера Империи. Райнхард высоко оценивал политический, дипломатический и стратегический вклад, вносимый ею.

Однако, по мнению гражданских и военных подчинённых Райнхарда, дело было не только в её таланте. Двадцатидвухлетний Райнхард и двадцатиоднолетняя Хильда отличались редкой красотой, и когда они стояли рядом, то были похожи на Аполлона и Минерву из древнеримских мифов. Хотя публично этого никто не говорил — в Империи слово «миф» применялось лишь по отношению к древнегерманскому наследию.

Хильда не очень соответствовала тому образу благовоспитанной леди, который ожидался от дочери графа. Её русые волосы были коротко подстрижены, а когда она шла своей лёгкой упругой походкой, то выглядела столь яркой и полной жизни, что была больше похожа на мальчишку. Отец Хильды, граф Франц фон Мариендорф, души не чаял в дочери и считал её настоящим чудом. Она росла, не ограниченная аристократическими рамками, и это позволило её разуму развиться далеко за пределы её возраста и положения. Поэтому графу не приходилось сожалеть о том, что у него нет сына. Именно благодаря Хильде и её предвидению в разгар Липпшатадтской войны их семье удалось избежать трудностей, которые постигли многих дворян.

У Хильды не было родных братьев. Был только кузен, барон Хайнрих фон Кюммель. Со своими серебристыми волосами, привлекательным, хоть и бледным, лицом и тонким телом, он выглядел даже не стройным, а слабым и хрупким. Его здоровье действительно было плохим, и как раз потому, что большую часть времени ему приходилось проводить в постели, он не присоединился к Липпштадтскому Соглашению, благодаря чему избежал гибели.

Ещё до его рождения ему был поставлен диагноз «врождённое метаболическое заболевание». В его организме было недостаточно ферментов, и неспособность правильно расщеплять и поглощать сахар и аминокислоты препятствовало его развитию. Помочь могло бы кормление в течение нескольких лет особым молоком, но оно было чрезвычайно дорого.

Согласно Закону о ликвидации генетической неполноценности, принятому Рудольфом Великим, детей с врождёнными заболеваниями не стоило оставлять в живых. Из этого следовало, что, с юридической точки зрения, о производстве молока для спасения слабых детей не могло быть и речи. Однако реальная проблема заключалась в том, что дети с физическими недостатками рождались как в аристократических, так и в простых семьях. И если небольшое количество целебного молока всё же производилось, чтобы удовлетворить спрос среди дворян, продавалось оно по столь высоким ценам, что обычным людям невозможно было его купить. Для правящего класса Империи обычные люди не имели значения помимо того, что они должны были трудиться и платить налоги, обеспечивающие жизнь аристократов. Конечно, трудолюбивые работники заслуживали похвалы, но слабые и инвалиды, которые ничего не вносили в общество, а лишь обременяли других, не заслуживали права на жизнь.

В обычных обстоятельствах Хайнрих умер бы во младенчестве. Единственной причиной, почему он до сих пор жил, было то, что он родился в аристократической семье среднего достатка. В зависимости от внешних факторов и характера, люди, оказавшиеся в таком положении, могут найти в этом пищу для глубоких размышлений, а могут просто принять всё как данность. Пауль фон Оберштайн, с рождения имеющий искусственные глаза, много думал об этом и пришёл к решению пойти против системы, которую считал злом. Но Хайнриху для подобного не хватало физических сил. Когда он родился, врачи говорили: «Он доживёт лишь до трёх лет», когда ему исполнилось пять: «Он проживёт ещё не более двух лет», а в двенадцать: «Вряд ли он протянет до пятнадцати». Его кузина Хильда, на три года старше мальчика, не могла не чувствовать себя его защитницей и делала всё, что было в её силах, чтобы помочь кузену.