Ёсики Танака - ЛоГГ. Том 3. Стойкость

Квалификация представителей Союза в последние годы всё ухудшалась. С каждой сменой администрации высшие должностные лица вознаграждали хлебными местами своих сторонников, а бизнесмены и политики, ничего не знающие о дипломатии, с радостью принимали назначения в посольство, чтобы улучшить свою репутацию. Отец Хенлоу был основателем известной корпорации, и хотя теперь он являлся её владельцем, его неумелость исчерпала терпение членов совета директоров, и они тактично отправили его подальше.

Когда Хенлоу, человек с большим животом, вислыми щеками и едва заметными бровями, здоровался с Кессельрингом, то не смог скрыть смущения. Тот указал ему на кое-какие государственные облигации, приобретённые Феззаном у Союза, по которым прошли сроки погашения.

— Общая стоимость составляет около пятисот миллиардов динаров. Обычно мы бы настаивали на немедленной выплате, но…

— Всё сразу?.. Но это же… Я имею в виду…

— Да, именно так. Прошу прощения за грубость, но эта сумма превосходит возможности выплат со стороны вашего государства. Поэтому мы бы хотели, чтобы вы обратили внимание на терпение нашего доминиона в осуществлении его законных прав и приняли это в качестве доказательства дружбы и доверия, которые мы испытываем к Союзу.

— Не знаю, как вас благодарить…

— Однако это продлится только до тех пор, пока Союз остаётся стабильным демократическим государством.

Хенлоу ощутил нечто зловещее в голосе и выражении лица Руперта Кессельринга.

— Вы хотите сказать, что Феззан усомнился в политической стабильности Союза?

— Именно это я и сказал.

После этой резкой реплики представитель Союза смущённо замолчал. Кессельринг продолжил уже мягче:

— Феззан действительно желает продолжать видеть в Союзе Свободных Планет сильное и стабильное демократическое государство.

— Так и есть.

— Беспокойства, подобные прошлогоднему государственному перевороту, ставят нас в крайне неудобное положение. Если бы заговорщики преуспели, капитал, который мы инвестировали в Союз, был бы изъят во имя социализма безо всякого возмещения. Свобода промышленности и защита частной собственности необходимы для выживания Феззана, поэтому нам было бы крайне неприятно, если бы правительство вашей страны сменилось таким образом, чтобы начать отрицать эти вещи.

— Я, конечно же, согласен с вами. Однако этот безрассудный заговор провалился, и моя страна по сей день продолжает защищать традиции свободы и демократии.

— Если говорить об этом, то вклад адмирала Яна Вэнли был… чрезвычайно велик, — слова Кессельринга также подразумевали, что Хенлоу и ему подобные вообще ничего не внесли в эту победу, но тот, разумеется, этого не понял.

— Да, верно. Он отличный командир…

— В плане чистого таланта, репутации и способностей во флоте Союза нет никого, кто мог бы встать рядом с адмиралом Яном, не так ли?

— Ну… Пожалуй, да, но…

— И как долго, по-вашему, такой человек будет терпеть приказы нынешней администрации? Вы думали об этом, господин Хенлоу?

Некоторое время Хенлоу размышлял над словами молодого помощника, после чего на его лице отразились удивление и ужас.

— Вы… вы полагаете, что он…

Руперт Кессельринг ответил улыбкой, достойной ученика Мефистофеля.

— Вижу, вы проницательный человек, ваше превосходительство, — Кессельрингу пришлось сделать над собой некоторые усилия, чтобы произнести эти слова. Про себя он проклинал тупость собеседника. Хотя, разумеется, своих настоящих чувств он никак не проявил. В этот момент ему приходилось терпеливо направлять посла, словно тренируя забывчивую собаку делать трюк.

— Но… но ведь… во время прошлогоднего переворота адмирал Ян поддержал правительство и подавил мятеж. Так почему же такой человек может теперь повернуться против правительства?

— Прошлый год — это прошлый год. Учтите хотя бы вот что: это лишь благодаря адмиралу Яну заговорщики были разгромлены так быстро и полностью. Но если у него когда-нибудь появятся собственные амбиции, кто сможет его остановить? Разве не оказались перед ним бессильны даже Изерлон и Ожерелье Артемиды?

— Но…

Хенлоу начал было возражать, но сразу же остановился, достал платок и вытер с лица пот. От сомнений, щедро приправленных страхом, у него свело живот. Кессельринг ясно видел это. Добавить ещё немного специй и сомнения превратятся в подозрение.

— Я понимаю, что мои слова звучат как навет, но у меня есть некоторые основания для них…

— О чём вы говорите? — Хенлоу наклонился вперёд с напряжённым выражением лица. Теперь он окончательно превратился в марионетку, пляшущую под дудку Кессельринга.

— Ожерелье Артемиды. Двенадцать боевых спутников на стационарной орбите над Хайнессеном. Адмирал Ян уничтожил их все. Но действительно ли было необходимо уничтожать все двенадцать?

— Теперь, когда вы об этом упомянули… — подумав, пробормотал Хенлоу.

— Вот именно. Что, если он видел в них препятствие для того, чтобы позже самому захватить Хайнессен, и потому устранил их, когда представился шанс? Я говорю это лишь из привязанности к правительству Союза, и если я ошибаюсь, значит, ошибаюсь, но не кажется ли вам, что было бы лучше попросить адмирала Яна объясниться?

Вылив на голову Хенлоу ещё немало ядовитых речей, Кессельринг покинул резиденцию представителя Союза.

Приехав в здание правительства Феззана, Кессельринг доложил обо всём Рубинскому и замер, чуть нахмурясь.

— В чём дело? Кажется, тебя что-то тревожит.

— Я рад, что всё прошло хорошо, но когда людьми так легко удаётся управлять, то кажется, будто чего-то не хватает. Я бы хотел как-нибудь поучаствовать в настоящем противостоянии, знаете, таком, когда от напряжения готовы посыпаться искры.

— Так бывает не всегда. И уже очень скоро ты захочешь встретиться с кем-нибудь, с кем проще договориться. И не думай, что сегодняшние переговоры прошли успешно благодаря твоим превосходным дипломатическим способностям.

— Я понимаю. Дело было в том, что представитель Союза находился в очень слабой позиции… как с официальной стороны, так и с личной, — Кессельринг негромко рассмеялся. Хенлоу был человеком, подверженным мирским страстям, и Кессельринг, по приказу правителя, сам предоставлял ему деньги и красивых женщин, приручая его для будущего использования. Развращение и подкуп иностранных дипломатов не нарушали морального кодекса феззанцев. Признавая существование вещей, которые невозможно купить, они не видели ничего неправильного в том, чтобы купить за разумную рыночную цену то, что продаётся, а затем использовать.

— Кстати, ваше превосходительство. Не знаю, вправе ли я поднимать столь мелкий вопрос, но не могли бы вы уделить минуту, чтобы поговорить о человеке по имени Борис Конев?